Конечно, не такими бы они оказались, если бы знали, что этот вечер есть уже последний в жизни их Учителя, вечер последнего их с Ним пребывания; но они этого не знали. И вот подходит к ним Господь и говорит Петру: «Симон! Ты спишь? Не мог ли ты одного часа побдеть?» Самый звук этих слов давал уже разуметь Петру, что сердце его Учителя было растерзано печалью. Потом обратясь к прочим, Господь сказал: «Что вы спите? Так ли вы не могли одного часа побдеть со Мной? Встаньте, бдите и молитесь, чтобы не впасть вам в искушение. Дух бодр, но плоть немощна». Последними словами Он указывал им, как они, за час перед этим обещавшие положить за Него душу, теперь не могли преодолеть и слабости своей плоти.

Сказав это, Господь отошел от них в глубину сада и опять, склонив лицо Свое в земле, вызвал: «Отче! когда бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня. Однако не как Я хочу, но как Ты; не Моя воля, но Твоя да будет». Помолившись и во второй раз, Господь все еще надеясь, так сказать, найти подкрепление душе Своей в молитве учеников Своих, опять подходит к ним. Они же, возбужденные в первый раз к молитве, и принялись было за это святое дело; однако, не сознавая особенной нужды в ней и видя при сиянии луны, что Учитель их молится и что ни Ему, ни им не предстоит никакой опасности, не хотели напрасно утруждать себя и опять предались сну. Но сон их был тревожный, и они от одного прихода их Учителя тотчас приподняли свои головы; достаточно же было только посмотреть на них, чтобы убедиться, что они вовсе не способны к молитве. Ибо глаза у них отяжелели и они не знали, что отвечать своему Господу, заповедавшему им неоднократно молиться. И сбылось тогда слово пророка Давида: «я ждал сострадания, но нет его, – утешителей, но не нахожу» (Пс. 68, 21). Так и при самом начале не оказалось ни одного помощника, который бы разделил со Спасителем мира чашу страданий Его: Он один истоптал точило гнева Божия, как замечает пророк Исаия.

Бывают минуты и у обыкновенного грешника, что с трудом их можно пережить. Сколь же ужасно тяжелы были теперь часы за страждущего за грехи всех грешников, начиная от Адама и до тех, которые поживут при кончине века сего! Он был теперь как бы отверженным грешником от лица Отца Своего, и страдал так невыносимо, что великая перемена произошла в лице Его: из глаз текли горючие слезы, а лицо покрывалось потом, и при том кровавым. И, будучи в борении, Он прилежнее молился; и был пот Его, как капли крови, которые падали на землю, – так свидетельствует Писание. Все душевные и телесные силы у Него истощались, и уже жизнь Его как бы прекращалась; тогда явился Ему Ангел с неба и укреплял Его. Как же и чем укреплял? Хотя апостолы, видевшие явление Ангела, и не говорят об этом, но как известно, что страдания у Господа были душевные, то и полагать надо, что Ангел действовал на душу словом Божиим.

И вот Тот, Кто словом Своим вызывал мертвых из гробов, Кто исцелял всякие болезни в людях, но грехов ради наших Сам доходил до последнего истощения сил, теперь укрепленный небесным вестником, востав от земли и воззрев на небо, сказал: «Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, буди воля Твоя!» Итак, посмотрим на великое послушание Сына Божия, на великое смирение Его души; ибо нет в ней самонадеянности, ни малодушного отречения, тем более ропота на предстоящую участь. Немощь человеческого естества сперва говорит в Нем: да мимоидет чаша величайших страданий; но покорность души постоянно повторяет одно и то же: не Моя, но Твоя воля да будет. Так свято желание души Иисусовой и в самом изнеможении ее! Воистину величие духа сияет в Нем во всей своей красоте.

Смотря на слезы и пронзаясь воплями Божественного Страдальца, заменившего нас перед судом Божией правды, кто из нас не заметит, какого труда и страданий стоило Ему избавление наше от вечных мук! Вот мы видим чашу исполненную горести душевной, видим вместе с душевным и телесное изнеможение, падение на землю, кровавый пот, слышим стенания, – и все это из-за кого и для кого? – из-за нас и ради нас недостойных! О, падем же, братие, ниц перед Господом нашим, и восплачемся, возрыдаем перед Ним о том, что мы своими грехами навели на Него такие скорби! Будем знать какою ценой мы искуплены от вечных мук! Уразумеем и то, что если бы Он не обнаружил в час сей Своих душевных болезней, то мы не могли бы и знать, сколь дорого обошлось нашему Спасителю наше спасение, не могли бы и оценить величия Его благости. Мы могли бы думать, что Божество Его делало все страдания ничего не значущими для Него; но теперь – о, как должны мы благоговеть перед Спасителем нашим, не отказавшимся испить за нас такую чашу душевных страданий!

А затем, зная как всеведущий Бог, что наступил уже тот час, в который Он должен быть предан в руки грешников, Спаситель приходит к ученикам и говорит: «вы все еще спите и почиваете! Кончено; вот настал час, и Сын человеческий предается в руки грешников. Встаньте, пойдем; вот приблизился предающий меня». В это время показался в саду один из двенадцати учеников Его, идя впереди с толпой народа при свете фонарей и светильников. Это был Иуда-предатель.

Гефсиманский сад, в котором находился теперь Спаситель мира, был любимым местом Его посещений и ночных молитв. Когда бывал Он в Иерусалиме, то обыкновенно на ночь удалялся в горы, главным образом на Елеон, и там в саду близ Кедрского потока проводил ночи с учениками Своими. Так было и теперь, но только с тем различием, что один из учеников в тот вечер остался в городе, замышляя исполнить великое злодеяние, которое после сделалось известным всему миру. Хорошо зная то место, куда Господь часто хаживал со Своими учениками, Иуда Искариот, по согласию с членами синедриона, взяв с собой данный ему отряд воинов и со множеством служителей от первосвященников, книжников и старейшин народа, шел перед ними прямо в сад, где молился его Учитель. И тогда, когда Господь возбуждал учеников Своих и говорил: встаньте, пойдем... Иуда вошел в сад, и за ним множество народа, все с оружием в руках, с мечами и кольями. Иуда злочестивый все еже старался скрыть свое злодеяние перед своим Учителем, и для этого, чтобы дать знак воинам кого нужно схватить, заранее сказал им: кого я поцелую, тот и есть, возьмите Его и ведите осторожно, чтобы Он как-нибудь у вас не вырвался. И вот теперь он скорыми шагами подходит к своему Учителю, Который стоял в ожидании его прихода. Остановимся и мы при виде этого странного человека, этого ученика-предателя, о котором не раз говорил Господь Своим ученикам: не Я ли избрал вас, и один из вас есть диавол. Иуда занимал в малом обществе учеников Христовых должность казначея. Он был человек с умом, но только с таким, который предан земным выгодам; он был и благочестив по виду, но был уверен, что и благочестие служит для прибытка. Будучи с таким расположением духа, он и учеником Христовым пожелал быть из-за земных только благ. Он думал, что будучи учеником Того, Который, по мнению всех иудеев, должен царствовать над всеми народами, достигнет и сам почестей, власти, славы и богатства; но когда увидел и в продолжении трех лет совершенно уверился, что последование за таким Человеком, Который любит нищету и ублажает нищих, не обещает ему ничего такого, чего он алчет, то и повернул вдруг в противную сторону, чтобы извлечь хоть какую-нибудь выгоду за трехлетнее свое служение в обществе Христовом. Вот почему он и помрачился в разуме, и будучи как вор, – ибо и раньше он утаивал для себя то, что было велено раздавать нищим, – пользуется ночным временем и в этом деле, которое доставит ему лишь жалкие тридцать сребренников и затем приведет к своему концу, как вора, христопродавца и предателя.

Когда этот злодей подошел к Тому, Кого фарисеи по ненависти называли другом грешников, и Который действительно был таков, стараясь о спасении их, то милосердый Учитель спросил его: «друг Мой! для чего ты здесь?» Хотя и знал Всеведущий о причине прихода Своего предателя, но спросил его так ласково с намерением, – не отзовутся ли еще такие дружеские слова в душе несчастного? «Равви» (Учитель)... послышалось слово, и тотчас замерло в устах Иуды. «Здравствуй, Равви!» – сказал лицемер дрожащим голосом, и поцеловал Его. О, окаянный! Приветствует как друга своего, и тем же поцелуем своим дает знак, кого нужно схватить. Но милосердый Господь только сказал ему: «Иуда! целованием ли предаешь Сына человеческого?» Бесчувственный же молча отошел в то время к подошедшему ближе скопищу врагов Христовых.

Писание упоминает еще о собравшихся против Христа первосвященниках и старейшинах, пришедших, надо полагать, немного спустя после слуг своих. Господь, подавая руки Свои, чтобы связать, говорил к обступившим Его первосвященникам: «как будто на разбойника пришли вы с мечами и дреколием, чтобы взять Меня? Всякий день Я был у вас в храме, уча, и вы не налагали на Меня рук! Но теперь ваше время и власть тьмы. Всему этому надлежит быть, да исполнятся писания пророческие». Этими словами Господь, как светильник, сияющий в темном месте, еще подавал помраченным злобой свет Божией истины. И это показывает как Спаситель всегда заботился о спасении всех, даже и врагов Своих. Но мрак неверия покрывал души ненавидящих свет истины, и ни сила слов Господних, ни Его вразумление, ничто не привело их в сознание и страх.

Ученики же, видя уже связанным своего Учителя, перепугались, и решились все спасаться бегством. Воины же и слуги повели Узника в город Иерусалим, прежде избивший пророков, и теперь готовящийся дополнить меру своего кровопролития.

Сопутствуя ныне духом Господу нашему, мы должны плакать и благодарить возлюбившего нас и предавшего Себя за нас. Ибо кто еще может больше этой любви иметь, если кто душу свою положит за друзей своих? Помыслим еще и о врагах Его, почему при тех великих чудесах, которые Он сотворил перед ними, они не веровали в Него? Далеки от царствия все те, которые думают, что Господь устраивает царство Свое на земле. Этому примером служат иудеи, у которых вообще была мысль о Христе, что Он будет Спасителем их не от грехов и вечных мук, но от временных лишь бедствий. Они воображали о Нем, как о царе и величайшем на свете завоевателе, который будет владычествовать над всеми земными народами; ожидали, что Он доставит сынам Израиля несметные богатства, наградит их поместьями и сделает счастливейшими из людей. При такой ложной уверенности, что же они должны были думать, когда Спаситель мира явился не с мечем в руках, но с великой кротостью проповедывал людям о покаянии, об отвращении от грехов, и с тем вместе об оставлении благ земных, которые приводят человека ко греху? За царя ли они могли признавать Того, Кто ублажал лишь нищих, плачущих, гонимых, и учил терпеть обиды, лишения и скорби? Вот почему и начали от царства Христова все вместе отрицаться, как говорил им Господь в притче. А сами начальники их решились схватить Христа, как поучающего людей не согласно с их понятиями и разоряющего благоденствие их земной жизни. Вот откуда истекал источник вражды их на Бога и на Христа Его!

Обратим теперь мысленный взор свой на Божественного Узника, приведенного сперва к ст/*/*арому первосвященнику Анне, тестю Каиафы, который в то время первенствовал в синедрионе. Дряхлому старику приятно было видеть связанным Того, Кого давно старались уловить. Как бы совсем не зная о учении Его, Анна потребовал от Него объяснения – для чего Он собирал учеников и чему их учил? – желая за это осудить Его, как мятежника и нарушителя общественного спокойствия. Но праведный Господь отвечал неправедному судье: «Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, куда все иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что ты спрашиваешь Меня? Спроси слышавших, что Я говорил им; вот они знают, что Я говорил». Такой ответ, исполненный справедливости, служил лучшим вразумлением беззаконному судье; однакоже был весьма противен ему. Заметив это, тотчас один из слуг ударил Иисуса по щеке, сказав: так-то Ты отвечаешь первосвященнику? Но Тот, Кто учил любить врагов, мог перенести обиду и больше сего, ибо долготерпелив наш Господь и многомилостив, как говорит о Нем Писание. Вот Он показал это на самом деле, не велев разверзнуться земле и поглотить нечестивца, как сделал в подобном случае кротчайший Моисей; не истребил Он его и небесным огнем, как не раз поступал пророк Илия. Но – величайшее чудо! – Сын Божий терпит от пребеззаконной твари Своей заушение и кротко вразумляет нечестивого раба: что ты бьешь Меня? Если Я сказал худо, докажи, что это худо; а если хорошо, за что ты бьешь Меня? – Кажется, такие слова, исполненные мира и правды, могли бы тронуть и окаменелые сердца, но здесь они не произвели никакого действия; после допроса Анна послал Иисуса связанным к первосвященнику Каиафе, где уже был собран синедрион.

Это сонмище нечестивых в числе 70 членов искало на Иисуса лжесвидетельства, чтобы предать Его смерти, т.к. беззаконным хотелось дать своему суду вид законной правды, и поэтому лицемеры эти тотчас занялись изысканием клеветников, которые могли бы хоть что-либо сказать на Него достойное смертной казни. На дворе первосвященника Анны произошло другое событие, столь же неприятное для души, любящей правду и ненавидящей ложь. Когда Господь был веден к Анне, за Ним издали следовали Симон Петр и Иоанн до двора первосвященникова. Иоанн был знаком первосвященнику, и потому вошел на двор, а Петр стоял за воротами. Потом Иоанн вышел и сказал привратнице, и та пустила Петра на двор, только при этом спросила его: и ты не из учеников ли этого человека?

Он же от простоты души сказал ей: нет; и сам скорей отошел от нее внутрь двора. Там на заднем дворе слуги и рабы иудейские развели огонь, потому-что ночь была холодная, и стояли, а иные и сидели у огня и грелись. Приблизился к ним и Петр, которому было желательно и погреться, а главное услышать, что делается с его Учителем и чем все это дело кончится. Тут оказался он в весьма опасном положении: робость, любопытство и беспокойство духа скоро навели на него подозрение. Вскоре затем одна из служанок первосвященника подошла к огню, и увидев Петра греющегося, посмотрела на него и спросила: и ты был с Иисусом Галилеянином? – Женщина! проговорил Петр, я не знаю Его, и не понимаю, что ты говоришь. И вышел оттуда на передний двор; и запел петух. Была самая полночь.

Что же делают порождения ехиднины, ищущие смерти Иисуса Христа? Они со всех сторон собирают лжесвидетелей, принимают всякого, кто мог бы только клеветать на Праведного; и искомые свидетели поспешно сходились, но что ни говорили, чего не ставили в вину и преступление Ему, не могли никак подвести под закон смертного осуждения: ни дел, ни слов достойных смерти, даже и по их неправедному суду, не находили. Многие указывали на нарушение Им субботнего покоя, другие на нехранение старческих преданий, иные вымышляли и явную ложь, но клевета обличала сама себя. Пришли еще два лжесвидетеля и сказали: мы слышали, как Он говорил: могу разрушить храм Божий сей рукотворенный и в три дня воздвигну другой, нерукотворенный. Господь уже давно говорил иудеям: «разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его». Говорил же Он так о Своем теле, называя его храмом, в котором действительно обитало Божество, и этим указывал на то, что когда те распнут Его, то Он через три дня воздвигнет Свое тело из мертвых. Хотя превратные слова лжесвидетелей и не были достаточны для обвинения на смерть, однако подавали вид к обнаружению в Иисусе чего-то мятежного и непочтительного к Божьему храму. Потому первосвященник, тотчас встав посреди, с гневом сказал: что же Ты не отвечаешь ничего? Слышишь ли, что они против Тебя свидетельствуют? Но Господь продолжал безмолвствовать, и на все обвинения не говорил ни слова. Да и нужно ли было оправдываться перед теми, которые заплатили сребренники не для дознания правды, но чтобы только обвинить и умертвить Его?!

Не было ответа и на строгое приказание оправдываться. Тогда раздраженный Каиафа принимает последние меры, чтобы принудить Подсудимого что-нибудь ответить. Такое право – принуждать говорить, и при том непременную правду, – принадлежало только власти первосвященника, и оно состояло в заклинании именем Божиим, чтобы невозможно было молчать без нарушения покорности власти и Богу. В своей роли первосвященника Каиафа с гордостью произнес: заклинаю Тебя Богом живым – скажи нам, Ты ли Христос, Сын Бога благословенного? «Ты справедливо сказал», был ответ Сына Божия. – «Я есть действительно; и даже скажу вам: отныне увидите Сына человеческого, сидящего одесную силы Божией и грядущего на облаках небесных».

Этого-то именно признания и желал услышать председатель синедриона Каиафа, но чтобы не показать внутреннего своего удовольствия, лицемер тотчас притворяется – схватывает себя за грудь и разрывает свои шелковые рясы, как бы от величайшей ревности по славе Божией, показывая тем вид, что он слышит нестерпимое богохульство. При этом громким голосом произносит: «Он богохульствует! На что еще нам свидетелей? Вот, теперь вы слышали богохульство Его!» Все, разделяя притворный ужас своего владыки, смотрели на связанного Сына человеческого, Который назвал Себя Сыном Божиим, с каким-то действительно недоумением. «Как вам кажется?» – добавил хитрый Каиафа. И все отвечали в один голос: повинен смерти.

Ах, что делает ложь! И каких злых дел не производят лукавые люди! Эти люди, которые держали Иисуса, ругались над Ним и били Его; и слуги били Его по щекам, и закрыв Ему глаза, ударяли Его по лицу и спрашивали Его: угадай, Христос, кто ударил Тебя? И много иных слов в поношение Ему говорили и терзали Невинного как жертву свою.

Им не спалось в эти темные, холодные часы ночи, и они вымещали на Его невинности свой рабский позор и подлость; среди этой дикой и свирепой толпы, со скрученными назад руками стоял в безмолвной муке беззащитный одинокий Спаситель. Это было первое поругание над Сыном Божиим: Христос был поруган, Судья осужден, Святейший стал преступником, Избавитель был закован!

Отречение Петрово второе и третье. Всему, что происходило теперь с Господом, были свидетелями два Его ученика, стоящие на дворе у первосвященника и со скорбью смотрящие на Его терзания. И стоящие там подошли и говорили Петру: точно и ты из них, ибо ты галилеянин, и наречие твое отличает тебя. Тут еще один из рабов, родственник тому, у которого Петр отсек ухо, говорит: не я ли видел тебя с Ним в саду? Тогда робкий ученик начал кляться и божиться, говоря: «не знаю человека сего, о котором говорите». И когда он проговорил это, вдруг запел петух во второй раз; Господь же, обернувшись, взглянул на Петра. И вспомнил Петр слово Господне, которое сказал ему: прежде нежели петух пропоет дважды, ты отречешься от меня трижды. И вышедши вон, Петр горько заплакал.

Мрачно и холодно было в исходе той ночи, и на душе Петра лежала печальная мгла и безотрадный холод. Слезы невольно лились из глаз отрекшегося от Христа: и он в горести души, весь в слезах, шел по тому пути, по которому проходил и его Учитель в начале той ночи. И вечерняя Его беседа, и ночные приглашения помолиться с Ним, все напоминало Петру о его неисправности; но что болезненнее всего для его сердца, – это были его собственные слова, что он будто не знает этого человека. – О, как мне не знать Тебя, Господа моего, – говорил в себе Петр, – Тебя, Который спас меня, утопающего в бурном море?! Как не знать Того, Кого я признавал Сыном Божиим, Кто называл нас Своими друзьями и возвещал нам глаголы жизни вечной? Можно ли мне не знать Того, с Которым я был готов в темницу и на смерть? А теперь... о, несчастнейшие часы моей жизни! Пришел на мою душу страх и трепет, и тьма покрыла меня окаянного; и вот я плачу, плачу о Тебе, Господи! Без Тебя я ничего не хочу на земле; пусть будут слезы пищей души моей во все дни мои.

Утверждение смертного приговора. Кончилась та ночь, в которую так много происходило страшных событий. Настало утро того дня, под вечер которого сыны израилевы должны закалать пасхального агнца; умы всех были заняты приготовлением к торжественному празднику. Но не о том же думали старейшины народа – книжники и первосвященники; они рано утром собрались к Каиафе и держали совет вторично, чтобы предать Агнца Божия на смерть.

По закону не следовало осуждать преступника на смерть в одном заседании; и вот беззаконные, показывая вид, что они все делают по закону, снова приводят Иисуса Христа в Синедрион и спрашивают: Ты ли Христос? Скажи нам! Он же сказал им: «если Я и еще скажу вам, вы не поверите; если же и спрошу вас, не будете отвечать Мне и не отпустите Меня. Отныне Сын человеческий воссядет одесную силы Божией».

Эти слова сказаны в таком смысле: вы ничем не убеждаетесь и никаких слов понять не хотите, и Мне смерть неизбежна; ибо Сыну человеческому нужно умереть, чтобы войти в славу, которую Он имел у Отца Своего прежде бытия всякой твари. – И так Ты Сын Божий? – сказали Ему; и Он на это еще ответил: «вы говорите верно, что это Я». Тогда все заговорили: какое еще нам надобно свидетельство, ибо мы сами слышали из уст Его. И сделав приговор, и связав опять Иисуса, поднялось все множество их; и повели Его в преторию (дом правителя), чтобы предать Его игемону Понтию Пилату. И так все это сделалось, как предсказывал Сам Господь: Сын человеческий предан будет архиереям и книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам на поругание, и биение, и распятие (Мф. 20, 19).

Осуждение на смерть Иисуса Христа сильно подействовало на душу Иуды предателя. Такое сильное раскаяние овладело им, что он, не зная что делать, решился было на такой поступок: пришел к судьям и, возвратив им 30 сребренников, сказал: согрешил я, предав кровь неповинную. Но говорить об этом никто с ним не хотел; – такое признание казалось неправедным судьям нестерпимым упреком, и они отвечали ему только: что нам до того? смотри сам, если что сделал неладно.

Огорченный таким равнодушием, Иуда тотчас обратил весь взор на самого себя, и уму его представилась вся его неправда; тут душой его овладело отчаяние, и взяв деньги, он пошел и бросил их в храм. Но сатана, вошедший в него накануне, повторял одно и то же: велика твоя вина, нельзя тебе жить на свете. И несчастный поспешил за город, и там у потока Кедронского, вблизи от Гефсиманского сада, в отчаянии удавился. Суд Всевышнего покарал и само тело его, висевшее на дереве: труп упал на землю и чрево его расторглось.

Не напрасно же Господь говорил: горе тому человеку, им же Сын человеческий предается; добро бы было ему, если бы не родился человек тот (Мф. 26, 24). Итак зачем же – спросит кто – он и родился? Почему Бог дал ему жизнь? Не для того, конечно, чтобы он погиб таким несчастнейшим образом. Это можем видеть и из того, что Господь, знающий искони кто Его предаст, избрал его в число Своих учеников, и при том самых первых. Хотя и говорил Господь ученикам Своим: один из вас есть диавол; но избрал его не для того, чтобы он из апостола сделался диаволом; нет, не было такого намерения у Спасителя, Который хочет чтобы все люди спаслись и познали истину. Господь и этого приблизил к Себе, чтобы вразумить, научить его Божией истине; и для того Он три года водил его с Собой, давал ему даже силу творить чудеса, чтобы он мог увериться в истине Его учения. Много было ему дано от Господа средств сделаться добродетельным, богоугодным; но была у него в душе одна болезнь, та любовь к деньгам, которая, по слову апостола Павла, является корнем всех зол. Эта страсть все укоренялась, все росла и росла в его душе; и наконец он возымел такую привязанность к деньгам, что готов был из-за них на всякое злодеяние. Милосердый Господь конечно употреблял все средства, чтобы уврачевать душу несчастного ученика; свидетельством тому служит последний вечер: сколько обличений, вразумлений, сколько дружественных слов и самых сильных побуждений к покаянию! Но в сердце сребролюбца не могло укорениться ни одного самого живого и действенного слова; слова Господни были противны душе Иуды и производили одну только внутреннюю боль. Выведенный из терпения Иуда решил наконец оставить общество, обнищавшее ради Учителя своего, которое наводило на него одну только скуку. И вот за трехлетнюю службу он решился продать и Самого Учителя этого общества; адская эта мысль была принята сребролюбцем весьма охотна.

Не были приняты в церковную казну те 30 сребренников, приобретенных Иудиною неправдой; первосвященники взяли их и говорили: не прилично положить их в церковную казну, потому-что это цена крови. Сделав же совет, придумали купить на них землю для погребения странников; и купили землю горшечника, как бы нарочито для исполнения пророческих слов, которые они по обыкновению читали каждую субботу. И взяли – сказано было в пророчестве – тридцать сребренников, цену оцененного, которого оценили сыны израилевы; и дали они их за землю горшечника, как то открыл мне Господь (Зах. 11, 12-13).

Дивное дело, как всякое слово пророческое исполняется со всей точностью! В окрестностях Иерусалима и до ныне указывают то место, которое Иуда приобрел неправедной мздою, как бы в исполнение пророчества этого: двор его да будет пуст, и в жилищи его да не будет никого живого. И вот достояние это превратилось в безмолвное жилище мертвых! Это место называется Акельдама, т.е. землей крови, даже до сего времени.

Приняв объявление Иисуса Христа за ложное, члены синедриона признали Его быть достойным смерти, но сами не имели права казнить, не испросив разрешения на то от правителя. В то время иудеи, как и многие другие народы, находились под властью римского царя (Кесаря), который всегда удерживал за собой власть над жизнью своих подданных и передавал ее тому военачальнику, которого посылал управлять страной. Правителем иудейской областью тогда был Пилат, человек не расположенный к возмутительным иудейским людям, особенно к их синедриону. Чтобы сильнее на него подействовать, члены судилища решились сами явиться к Пилату, и потому вслед за Иисусом пришли к дому правителя все первосвященники, книжники и старейшины народа; однако войти в дом к нему, как язычнику, не хотели, чтобы не оскверниться и чтобы можно было под вечер есть пасхального агнца. Представитель царской власти, хотя и презираемый иудейскими святошами как скверный, вышел к ним на крыльцо; ему объявлено было о причине пришествия к нему иудейских судей и прошение от них исполнить смертную казнь над приведенным к нему Узником. Римскому вельможе представился теперь случай, как нельзя лучше, показать свою власть над князьями народными, и потому он, как бы не замечая, что они дорожат временем, принимает вид беспристрастного судьи и спрашивает их: в чем вы обвиняете человека сего? – «Если бы Он не был злодей, то мы не предали бы Его тебе», – был ответ от князей, недовольных тем, что их суд и личное пристрастие не служит ему вместо всех доказательств. Таким ответом они подавали знак Пилату, что не следует заставлять их судиться с тем, кого присудил на смерть весь синедрион; но Пилат всего менее был расположен служить слепым орудием злобы сонмища иудейского, потому и отвечал: если так, то возьмите Его вы и судите по вашему закону. На это ему говорили: нам не дозволено предавать смерти, а преступление Его требует смертной казни. И начали наговаривать на Него, крича: мы нашли, что Он развращает народ и запрещает давать дань Кесарю, называя Себя Христом, царем.

Пилат возвратился на свое место, повелев привести к себе Узника. Такое собрание старейшин народа, их льстивое усердие к владычеству над ними Кесаря, – все это казалось весьма странным, и заставляло Пилата вовсе не доверять их словам. С другой же стороны, важность обвинения о присвоении царского достоинства не дозволяла ему уклоняться от судопроизводства, и Пилат приступил к допросу: «царь ли Ты иудейский?» – сказал он Иисусу. И Тот его спросил: «от себя ли ты говоришь так, или другие тебе сказали обо Мне?» – т.е. думаешь ли ты, что Я замышляю сделаться царем иудейским, или спрашиваешь потому, что слышал такую клевету на Меня?

Пилат гордо отвечал: «разве я иудей, что буду разделять их мечты о появлении из среды их царя завоевателя? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне, и этому должна же быть какая нибудь причина; что Ты сделал?» – какими поступками заставил их думать, что Ты намерен сделаться их царем?

На это Иисус отвечал: «царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Мое царство, то служители Мои вступились бы за Меня, дабы Я не был предан иудеям; но царство Мое не есть здешнее». – Мое царство не земное, оно не есть владычество над всеми людьми, какого иудеи ожидают, и Я им не подавал такого вида. Если же бы это было, то где же у Меня военная сила? Меня никто не окружает и потому Я, как беззащитный, тотчас взят был иудеями.

Пилат, не понимая о царстве каком-то нездешнем, не мало был удивлен таким признанием, какое услышал от стоящего перед ним Узника, осуждение Которого теперь зависело от Его ответа – признает ли Он Себя царем или нет. И Пилат в удивлении еще раз повторил свой вопрос: «и так Ты царь?» И Тот, Который пришел в мир сей засвидетельствовать истину, отвечал ему: «ты истинно говоришь, что Я Царь. Я на то родился, и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине. Всякий, кто от истины, слушает гласа Моего». Пилат же спросил при этом: «что есть истина?», и тотчас встал, как бы не желая обличить себя, что он не знает истины. В то время римские вельможи уже изучали философию, которая показывает правду, и потому у них была даже пословица: ты – царь, если кто поступал справедливо. В этом смысле и понимал Пилат о царском достоинстве Иисуса Христа; потому и учения о правде или истине слушать не хотел. И вышедши к иудеям, он им сказал: ничего не нахожу виновного в этом человеке. Когда вслед его выведен был и Иисус Христос, то Пилат, указывая на Него, еще повторил: я никакой вины не нахожу в Нем.

Если бы члены судилища и не дорожили временем, последним днем перед пасхой, не старались поскорей казнить Того, Кого весь народ почитает за пророка, то и тогда Пилатово показание было бы для них величайшей обидой. Сказать, что нет вины в Том, Кого синедрион осудил на смерть, это значило объявить, что нет в судьях никакой правды, что они способны только клеветать на невинного человека. Можно себе представить – в каком негодовании были теперь члены синедриона! Однако не желая показать своего неудовольствия на Пилата, они тем с большим ожесточением принялись обвинять Иисуса, и осуждали Его во многом. Они представляли Пилату опасности, какие могут произойти если останется в живых Тот, Кто имеет множество последователей, рассказывали об очищении от торжников Божьего храма, и все это передавали в виде возмущения против власти и нарушения общественного порядка. По праву суда, обвиняемый должен защищаться, но Иисус Христос не говорил в Свое оправдание ни слова. «Что же Ты ничего не отвечаешь?» – спросил Пилат безмолвного Узника. «Не слышишь ли, сколько против Тебя свидетельств, сколько обвинений?!» Но Иисус продолжал безмолствовать, т.ч. Пилат весьма дивился такому равнодушию к собственному оправданию. Да и как не удивляться, видя такую кроткую молчаливость у Того, Кто мог бы весьма многое сказать в Свою защиту! Спокойствие и какое-то неизъяснимое величие духа не позволяло думать, что Он не мог защищать Себя; как же тут оправдывать Того, Кто явно небрежет о Своем оправдании? – так думал Пилат, и вдруг представился ему случай, если не спасти, то по крайней мере отклонить от себя суд и осуждение на смерть Невинного.

Когда первосвященники обвиняли Иисуса, как нарушителя общественного спокойствия, и между прочим говорили, что Он возмущает народ, уча по всей Иудеи, начиная от Галилеи, то Пилат, услышав о галилейской области, над которой не он был начальником, спросил: разве Он галилеянин? И узнав, что Он из области Иродовой, послал Его к Ироду, который также был в это время в Иерусалиме, – как бы не желая вмешиваться в дела, принадлежащие чужому правлению.

Не легко было Божественному Узнику, всю ночь проведшему в страданиях, проходить по улицам города в том же виде, в котором был выведен из синедриона, т.е. в узах и под стражей. За Ним следовали и обвинители Его, не имеющие никакого предлога противиться распоряжению Пилата, хотя и весьма для них неприятного и даже опасного. Ибо не без страха они шли за Узником, Которого могли видеть сотни тысяч людей, сбегающихся видеть, как чудо, Воскресителя мертвых в смертной опасности. Но делать было нечего – нужно было самим явиться к Ироду, чтобы просить смерти Тому, Кто так давно начал уже казаться им весьма опасным врагом. И вот собрались все князья иудейские перед Иродом, который имел титул и величался в народе все еще царем, как бы нарочно для того, чтобы яснее видеть исполнение пророческого слова: восстают цари земные, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его (Пс. 2, 2).

Ирод царь, тот самый, который ради жены своей казнил Иоанна Крестителя, давно желал видеть Иисуса, о Котором даже думал, что Он есть Иоанн воставший из мертвых. Теперь же появление Его в доме царя было так неожиданно и приятно, что увидя Иисуса, Ирод весьма обрадовался; он много конечно слыхал о чудесах Его, и ему хотелось теперь видеть какое-нибудь чудо. Гордому властелину представилось, что подсудимый Чудотворец, угрожаемый смертью, теперь, для преклонения Ирода на милость, раскроет перед ним все чудеса Своего могущества или искусства, и начал предлагать Ему многие вопросы. Но любопытство беззаконика не было удовлетворено; Господь не отвечал ни слова, даже не показывал и вида, что Он готов сотворить какое-либо чудо, чтобы исполнить желание царя. Сын Божий оставался таким же, как и в пустыне где искушал Его диавол и предлагал употребить силу творить чудеса в Свою пользу. За это же и Ирод, после радости видеть чудо, предался сильному негодованию; пользуясь же этим случаем, первосвященники начали опять клеветать на Иисуса, доказывая, что Он непокорен властям, враг спокойствия, что Он давно достоин смерти. Настоящее молчание Иисуса Христа служило для злоречия врагов Его как бы примером мнимой Его непокорности правительству; и потому Ирод начал тотчас унижать Его и поносить за то, что Он, будучи низкого рода, и не имея знаний, ни воинских дарований, задумал быть царем. Однакоже и Ироду показался не опасным для правительства такой человек, который, как думал он, замышляет быть Христом с одним только пристрастием к земному учительству. Такие люди, казалось ему, заслуживают не смерти, а посмеяния; и потому старался только всячески унижать Иисуса. Толпа окружавших его воинов и военных начальников последовала примеру своего повелителя; отовсюду послышались насмешки, грубые и язвительные укоризны, и Сын человеческий был презрен всеми и поруган. Ибо во смирении суд Его будет производится, как предвозвестил об этом пророк Исаия (59, 3).

Достаточно уничижив и наругавшись над Иисусом, Ирод, к довершению своих насмешек, велел еще надеть на Него длинную белую одежду лоснящуюся, какую у римлян обыкновенно надевали такие лица, которые предназначались к какой-либо важной должности. Так, думал насмешливый Ирод, должен быть одет и тот, кто безрассудно представляет себя царем иудейским; и в этом одеянии отослал Иисуса Христа обратно на суд к Пилату. Таким взаимным друг к другу уважением Пилат и Ирод примирились; ибо были между собою во вражде. Страждующий Искупитель мира сделал их опять друзьями.

Солнце было уже высоко, и время проходило без всякого успеха для врагов Христовых, с нетерпением желавших поскорее покончить начатое ими дело. Несносно было священникам и судьям влачиться из одного судилища в другое, и при том без всякой определенной надежды. Раздраженные этим, они замыслили употребить перед Пилатом всю свою настойчивость; ибо кроме упорства они не находили столь сильного средства, чтобы подействовать на судью и предать Иисуса позорной смерти. И Пилат уже видел, что гордые члены синедриона хотят, чтобы суд его был произведен согласно их воле, что ему, как правителю, крайне не хотелось; ибо казалось весьма унизительным быть для синедриона орудием одного мщения, а не правосудия. Из этого уже можно было предвидеть, что опять должен произойти спор у Пилата с синедрионом, – что действительно и случилось.

По возвращении мятежного синедриона, Пилат должен был снова производить суд над Иисусом Христом. Хотя он и не имел никаких великих мнений о Нем, однако и не находил в Нем никакой вины достойной смерти. Впрочем он не был совершенно правдолюбив; ему не хотелось только самому осудить Невинного, потому он и отдавал Иисуса Христа, то на суд синедриона, то отсылал Его к Ироду. Теперь же опять следовало Пилату производить суд, столь для него неприятный, – и иное делать было нечего; для этого римский вельможа является теперь во всем великолепии, коим Рим украшал своих представителей. Римляне любили великолепием одежд и изящной обстановкой снискать себе народное уважение. И вот правитель иудейского народа, одетый в порфиру и виссон, с гордостью восходит на трон из слоновой кости, и старается величественным своим видом сделать покорным себе собравшийся к нему народ. Суд у римлян производился в то время большей частью под открытым небом; потому судебное место римского военачальника было устроено на дворе, посреди небольшой площадки, устланной мрамором; потому и название ей было лифостротон, что значит каменный помост. Воссевши на свое судейское место и подозвав к себе первосвященников и начальников и народ, Пилат сказал им: «вы привели ко мне человека сего (указывая на Иисуса), как развращающего народ; и вот, я при вас расспрашивал, и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы Его обвиняете. И Ирод также; ибо я посылал Его к нему, и также оказалось, что Он не сделал ничего достойного смерти. И так я, наказав Его, отпущу». Из этих слов уже стала заметной слабость Пилатовой правды, ибо он признавал Иисуса Христа невинным и в то же время хотел из одного человекоугодия наказать Его, не заботясь о том, что такое соизволение будет для Праведника причиной незаслуженных страданий. Но и такой суд, хотя вполне неправедный, был вовсе не по сердцу врагам Христовым; им противно было слышать и свидетельство Пилата о невинности Иисусовой, и поэтому они решительно объявили, что кроме смертной казни не удовлетворятся никаким другим наказанием.

Пилат, не желаю предать смерти человека без всякой вины, и не находя средств ко спасению Его жизни, оставался теперь в крайнем недоумении, что делать. Досадно было сердцу властолюбивого начальника от непокорности подчиненных, но делать было нечего, – решиться самопроизвольно отпустить осужденного синедрионом было нельзя. Когда Пилат сидел в задумчивости, вдруг народ начал кричать и просить того, что всегда он делал им, а именно: отпустить одного преступника ради праздника пасхи. И это право избрать одного из преступников предоставлялось простому народу; тогда Пилату пришла мысль воспользоваться этим случаем, чтобы отпустить Иисуса. Ибо он знал, что простой народ был к Нему привержен, и что первосвященники предали Его только из зависти. Находился же тогда в узах известный разбойник по имени Варавва, посаженный в темницу с другими мятежниками за некоторое произведенное в город возмущение и убийство. Пилату вздумалось поставить наряду с Иисусом этого разбойника, и предложить народу на выбор. Подозвав к себе народ, Пилат спросил их: «кого хотите чтобы я отпустил вам – Варавву или Иисуса, называемого Христом?» Не без причины упомянул им Пилат это имя – Христос, ибо с ним были соединены все приятные надежды народа израильского, воздыхавшего о древней свободе и теперь с нетерпением ожидавшего пришествия Царя – Христа. «Есть же у вас обычай, продолжал игемон, чтобы я одного узника отпускал вам ради пасхи. И так, желаете ли, я отпущу вам Царя иудейского?» И самая справедливость требует, чтобы дать свободу Тому, которого вся вина состоит в наименовании Себя царем иудейским, – как бы так говорил правитель народу.

Тогда первосвященники и старейшины, видя, что народ готов сделать по желанию Пилата, тотчас устремились в середину его и начали научать, чтобы лучше отпустил им Варавву, а Иисуса просили бы погубить. Они старались внушить народу следующее: что Он для благоденствия его весьма опасен, что Он вовсе не Христос, а льстец и обманщик, и чудеса Им совершаемые не истинны. Кто не видит, что Он изгонял бесов силой веельзевула, что во всем Ему помогала сила бесовская? Ибо когда Он более совершал чудеса – в субботы, вопреки закону Моисееву. А чему Он учил? – порицал отеческие предания, грозил разрушить храм, поносил все священное, не исключая и нас первосвященников. И живет Он как? – есть и пьет с мытарями и грешниками, ведет дружбу с самарянами, все презренные люди с Ним единомысленны. И такой человек называет Себя Христом! Если бы Он действительно был Христос, то допустил ли бы Себя до такого унижения – быть связанным и стоять на суде перед язычником? Да и кто ожидает Христа из Назарета, из Галилеи, из дома плотника? Этот ли сын Иосифа может восставить престол Давидов? Посмотрите на этого человека: Он ли победоносный потомок царя Давида, ожидающий теперь милости от необрезанного? Он, когда и на воле был, постоянно твердил: давайте дань Кесарю, давайте дань! И не примечаете ли, как Пилат издевается над вами, когда называет Его царем вашим и просит Ему у вас свободы? Мы потомки Авраамовы, сыны свободные, народ Божий! О, послужите же имени Божию, предайте смерти этого человека, который назвал Себя Сыном Божиим! Проклят тот, кто скажет хоть одно слово в защиту сына плотникова! – Таким образом наущали первосвященники простой народ против Иисуса Христа.

Между тем, как продолжалось злое совещание первосвященников с народом, и Пилат сидел на своем судейском месте, занимаясь судом над прочими узниками, Божественный промысел еще подал ему вразумление о защите невинного Узника. Жена Пилатова видела в ту ночь страшный сон, и тотчас по пробуждении послала слугу к мужу своему сказать: ничтоже тебе и Праведнику тому, не твори Ему никакого зла, потому-что я ныне во сне много пострадала за Него. Какой видела сон жена Пилатова, о том нет письменных древних свидетельств; однако только известно, что Прокула (ее имя) впоследствии уверовала во Христа и причислена к лику святых (память ее 27 октября). Это известие еще более дало Пилату желание защищать Иисуса.

Наконец наущенная толпа приблизилась к судейскому месту и Пилат спросил: «которого из двух хотите, чтобы я отпустил вам?» Если не хотите отпустить Иисуса как невинного, то отпустите Его хотя бы как виновного, ради праздника пасхи. «Не Его, но Варавву», – раздались голоса со всех сторон. Тогда Пилат, снова возвысив голос, сказал: «что же велите мне делать с тем, которого вы называете царем иудейским?» Отпустить?!... – «Казни сего, а отпусти нам Варавву», послышалось несколько голосов. «Да будет распят!» закричали все. Он же в третий раз сказал им: «какое же зло сделал Он? Я ничего достойного смерти не нашел в Нем. Итак наказав Его, отпущу!» Но они еще сильнее закричали: «распни, распни Его! да будет распят!» И настояли, с великим криком требуя, чтобы Он был распят; и превозмог крик их и первосвященников.

Не помогли Пилату ни собственное его признание невинности Иисусовой, ни предостережение и просьба жены его. При неумолкаемых требованиях народа распять Праведника, Пилату представлялось еще торжеством правосудия, если он накажет только Его и тем спасет Его жизнь. И потому Пилат взял Иисуса в преторию, и велел воинам бить Его; и они собрали на Него весь полк и, раздев Его, надели на Него багряницу, красного цвета одежду, которая была выше колен. Такую одежду носили обыкновенно важные военные люди; она была без рукавов, и застегивалась на правом плече. Потом для того же, чтобы представить Иисуса Христа в достоинстве царя иудейского, воины сплели венец из терновых, самых колючих ветвей, и надели на главу Его. Хотя венец этот был придуман более для насмешки, однако такая насмешка стоила крови и многих язв. Еще, как казалось палачам, недоставало для мнимого царя скипетра или жезла, и вместо его дали в правую руку Иисусу Христу трость. После этого и начались грубые насмешки, ругательства и всякие уничижения над Христом, как ложным царем иудейским. Так как уважение к царю изъявлялось падением перед ним на колени, то тоже делали и теперь охотники до насмешек – выходили и становились по одиночке на колени перед Иисусом Христом, говорили со смехом: здравствуй, царь иудейский! и потом били Его по щекам, и плевали на Него, и брали трость из руки Его и били Его по голове тростью, и потом опять становились на колени и кланялись Ему.

После такого терзания Пилат опять вывел Иисуса перед народом на высокую арку, или крытый переход через улицу, устроенный над воротами. «Вот я вывожу Его к вам, – заговорил Пилат громким голосом, – чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины». Тогда был представлен на вид всему народу окровавленный Иисус, в терновом венце и багрянице, и Пилат сказал им: «вот человек!» Этим он хотел тронуть сердце простого народа, привести всех к состраданию о Нем. Посмотрите, как бы говорил Пилат, вот невинного как изранили за одно то, что Он назвал Себя царем! Посмотрите, как Он теперь за это уничижен, – самый вид Его сделался бесчестен и умален паче всех сынов человеческих! Смотря прозорливыми очами на Божественного Страдальца, пророк Исаия задолго до того времени взывал: ибо ужаснутся о Тебе многие, настолько обесславится от человек вид Твой, и слава Твоя от сынов человеческих (Ис. 52, 14).

Но тут же среди народа стояли и первосвященники и служители их; они, когда увидели Иисуса и намерение Пилатово отпустить Его, закричали все со слугами своими: распни, распни Его! «Возьмите Его вы, – вскричал наконец Пилат, – и распните, ибо я не нахожу в Нем вины». Иудеи же отвечали ему: «мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому-что Он сделал Себя Сыном Божиим». Пилат, услышав эти слова, еще больше испугался. Тотчас ему представилась мысль, что Иисус есть какой-либо полубог, как язычники думали о некоторых царях своих; в том удостоверял кажется и чудный сон жены его. Потому судья, полный страха и сомнения, тотчас возвращается в преторию, давая знак, чтобы Иисуса Христа вели вслед за ним.

«Откуда Ты?» – был вопрос Пилата; но Иисус не дал ему ответа. «Мне ли не отвечаешь? – заговорил Пилат сердито; – разве Ты не знаешь, что я имею власть распять Тебя, и власть имею отпустить Тебя?» Куда девался и страх высокомерного судьи! легкомыслие породило его, а гордое чувство своей власти над Узником тотчас развеяло его. Пилату думалось, что будь хоть это Сын Божий, Он должен отвечать имеющему власть над Ним, должен пользоваться всеми средствами, чтобы избавиться от смерти. Но был ли неведущий истинного Бога способен понять, как Сын Божий делался Сыном человеческим, когда не могли уразуметь того и те, которые всегда почивали на законе Моисеевом?! И молчание Иисусово было примером Его учения: не бросайте бисера перед свиньями. Пилат не получал ответа только тогда, когда спрашивал из любопытства, а когда можно было не оставить его без вразумления, Господь всегда отвечал ему с полным желанием привести его в познание истины. И вот теперь Иисус ответствовал Пилату: «ты не имел бы надо Мной никакой власти, если бы не было тебе дано свыше; поэтому более греха на том, кто предал Меня тебе».

Понял ли теперь, или не понял судья неправедный, что он имеет над собой Судью небесного, и что он грешит, если предает на смерть Невинного; но только приметно, что он каждый раз, как вступал в разговор с Иисусом Христом, всегда возвращался к обвинителям Его с новым желанием защитить Его от смерти. Так было и теперь: Пилат после этого разговора с Иисусом еще более старался отпустить Его. Вероятно он надеялся на свою власть, и хотел непременно сделать по своему, чтобы не остались напрасными все терзания над Невинным. Но что значило его самовластие перед многочисленной толпой мятежной черни, которая, будучи одушевлена личным присутствием своих вождей, была в состоянии отважиться на все? Чем более Пилат хотел отпустить Иисуса, тем с большим криком иудеи продолжали требовать Ему смерти. Пилат решительно говорил: я уже наказал Его, и отпущу. Иудеи же кричали: «если отпустишь Его, то ты не друг Кесарю, но противник. Всякий называющий себя царем – противник Кесарю», равно и тот, кто защищает его.

Пилат, услышав такие грозные для него слова, внезапно изменился, вывел вон из претории Иисуса, и сел на судилище. Обвинители все приблизились к нему в ожидании окончания дела, и вместо шума настала тишина. Был последний час перед полуднем, по еврейскому счислению – час шестой. Солнце не переставало сиять на добрых, равно и на тех злых, которые просили смерти Сыну Божию. Пилат с каким-то убеждением еще проговорил иудеям: «вот Царь ваш!» Но они попрежнему закричали: казни! казни! распни Его! «Царя ли вашего распять?» – проговорил еще Пилат, смотря на Того, Кого и против желания своего должен уже был осудить на смерть. Первосвященники же за всех отвечали: «нет у нас царя, кроме Кесаря». И Пилат, видя, что не помогает ничто, но волнение умножается, решил быть по прошению их.

Тот, кто незадолго до этого хвалился своей властью и говорил великому Узнику: имею власть распять Тебя, и имею власть отпустить Тебя, – теперь сидел с поникшей головой. Свирепый крик народа, который показывал вид, что он готов на все решиться, в случае неисполнения желаний своих начальников, отнял у него всю решимость защищать Невинного. Что я могу сделать в защиту этому Праведнику? – так думал еще Пилат. – Моя власть перед этой мятежной толпой как тень; римского войска здесь так немного! что же я могу сделать с этим народом, от природы буйным? Дерзость их угрожает даже власти римского владычества, которое не имеет здесь никакой защиты кроме своей славы. И действительно, никогда у претории не бывало столь буйного шума, какой теперь происходил. Число народа увеличилось ежеминутно, и возжадавшие крови Иисусовой, первосвященники и книжники, готовы были силой истогнуть Жертву из власти пристрастного судьи. Нигде не видно было такого душевного смятения и тревоги, как здесь; на лицах всех отражалась одна злоба, и дышали все одной яростью. Один только Иисус Христос стоял посреди всех спокойный, неподвижный, с неописанным выражением мира и кротости. Оскорбления, ругательства, угрозы – ничто не могло отуманить Его ясного взора; Он стоял перед судейским троном связанный и окруженный вооруженной стражей, но казалось, что душа Его уносилась к невидимому престолу небесного правосудия.

Пилату надлежало произнести наконец и смертный приговор на Узника, Которого он не мог защитить, но как теперь защититься самому, хотя бы немного, от обличения совести? Горькая мысль не отступала от него, что он осуждает на смерть совершенно Невинного. К тому же еще просьба жены, ее необыкновенный сон, собственное мнение о святости подсудимого. Все это нелегко было переносить душе язычника; и для него все это, что он делал с Невинным, казалось тяжким грехом. Как же и чем было ему успокоить свою совесть? У иудеев было законным обрядом омовение рук в знак своей невинности в пролитии крови найденного убитым человека; этот обычай утверждался и между язычниками, живущими в Иудее. И судья, слабый духом, решился всенародно обратиться к этому обряду, омовению рук, чтобы показать перед народом, что он не виновен в осуждении Иисуса Христа на смерть, и тем успокоить свою совесть. «Неповинен я в крови праведника сего, – умывая руки водой, говорил Пилат народу; – смотрите вы»; вы принуждаете меня пролить ее, вам должно будет и отвечать за нее!

Мятежная толпа, с наглостью требовавшая святой крови, не устрашилась при этом обнаружить свой мятежный дух даже и против Бога, с дерзостью призывая Его мщение на себя и на все свое потомство. Весь народ кричал: «кровь Его на нас и на детях наших», и этим конечно хотел только ободрить дух Пилата в предании Иисуса Христа на распятие, не понимая, что Бог действительно накажет и детей за грехи отцов их. Вслед за сим смертный приговор Христу был произнесен малодушным судьей, который так хорошо знал невинность Иисусову, что даже осуждая Его на смерть, принужден был своей совестью назвать Его праведником.

Тогда сняли с Иисуса багряницу, одели Его в собственные одежды и повели Его на распятие. С каждой минутой увеличивалась толпа народа, идущего от претории; посреди нее шли вооруженные воины, ведущие узников, чтобы предать их распятию. Всякому хотелось узнать, увидеть, кого ведут на такую позорную смерть, с которой соединено даже и от Бога проклятие, по сказанному в законе: проклят всяк висяй на древе. То здесь, то там слышались голоса злорадства, которым сопутствовали крики и проклятия; и все это вместе уподоблялось адскому хору, торжеству ненависти и злобы. Тут же с шумной толпой шли и знаменитые члены синедриона – книжники и фарисеи. Всему народу делалось более и более известным кто был Тот удивительный Узник, Которого сопровождают эти гордые учители закона и старейшины народа. Перед всеми теперь открылось необыкновенное зрелище: Тот, Кто воскресил за несколько дней перед этим мертвеца четверодневного, Кого тысячи народа желали видеть, как сына Давидова, на престоле славы, и Кого недавно приветствовали этим радостным наименованием, Тот теперь сверх всякого ожидания является перед взорами всех поруганным, измученным, осуждаемым, и ведется на смерть.

И кто не дивился при этом? Чей ум мог ожидать подобного события? Тот великий Учитель, Которого народ израильский слушал с восторгом, Который мог повелевать всей природой, подавал зрение слепорожденным, изгонял бесов, воскрешал мертвых, Которому еще за несколько дней перед этим пели радостное осанна, – Тот, всеми любимый Иисус, проходил теперь по городу, неся на Себе орудие Своей смерти – большой деревянный крест. Ночью и днем потерпевший столь много мучений, заушений, и теперь угнетенный тяжестью креста, Иисус едва мог тихими шагами идти к месту смертной казни. Чье сердце не сжалится при виде такого? И многие сердобольные втайне сокрушались, но никто не смел проявить сожаления к Иисусу, – все боялись первейших членов синедриона, которые пылали ненавистью к Нему и ко всякому, кто посмел бы оказаться приверженным к Нему.

И вот представился этому пример: когда множество народа, предыдущего и последующего за Христом, выходило из городских ворот, некто Симон, по прозванию или по происхождению из Киринеи называемый Киринейским, возвращался с поля, идя навстречу толпе народа, и увидев среди вооруженных воинов Иисуса, ведомого на смертную казнь как злодея, приостановился от великого изумления и выразил сожаление о Нем. Это простодушное выражение жалости к Невинному, а также и само изнеможение Иисуса и последнее истощание Его сил, – ибо предание говорит, что Иисус от изнеможения падал под тяжестью креста, – было причиной того, что Симона захватили, и несмотря на то, что это могло быть для него тягостно и чрезвычайно бесчестно, заставили нести крест Иисусов. У иудеев не только крестная казнь, но и несение креста почиталось особенно бесчестным и унизительным, т.ч. даже сказать кому-нибудь одно слово: ты крестоносец, значило выразить самое величайшее к нему презрение. Чтобы не подумали люди, видя Симона несущего на себе крест, что и он осужден на смерть, Иисус Христос шел прямо перед ним.

Печальное и весьма жалостное шествие тянулось теперь от Иерусалима на Голгофу. Иерусалим, великий город, вмещавший во время пасхи несколько сот тысяч людей, видел теперь всеми почитаемого Иисуса ведомого по улицам его на крестную смерть. Казнь великого Пророка изумляла всех и невольно влекла за Иисусом, поэтому и шло за Ним превеликое множество разного рода и звания людей. Многие сокрушались и плакали, вспоминая втайне Его благодеяния, которые Он творил израильским людям, как Он слепым давал зрение, хромым хождение, глухим слышание, как Он немых заставлял говорить, и прокаженных очищал, и даже мертвых оживлял; всем Он делал только одно добро, а зла никому никогда не сделал. Так говорили плачущие о Иисусе, и ничто не могло удержать их от слез: ни присутствие первейших членов синедриона, ни опасение показаться приверженным к Осужденному на смерть, – они небоязненно предавались плачу и рыданию о Нем. И это были не ближайшие последователи Иисусова или ученики Его, которые в то время не смели и приблизиться к Нему, но главным образом жены иерусалимские и матери тех детей, которые пели Ему осанна. Как женщины, имеющие более чувствительные сердца, они не могли удержаться от слез, и при взгляде на ведомого на смерть Иисуса, они предавались всей горести, на какую только способны сердца сострадательные и безутешные.

Иисус Христос шел к месту казни в глубоком молчании; ничто не могло преодолеть Его мужественного терпения. Он когда и злословим был, взаимно не злословил, и страдая безвинно, никому не угрожал; одни только жалобные рыдания жен вывели Его из безмолвия. Обратив Свой взор к плачущим о Нем женщинам, Иисус начал говорить им: «дщери Иерусалимские, не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших. Ибо наступают дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы не родившие, и сосцы не питавшие. Тогда начнут говорить горам: падите на нас; и холмам: покройте нас. Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?» Иисусу, обещавшему не забыть и чаши студеной воды, поданной ради Него, тем более не могли не быть драгоценны слезы, проливаемые о Нем; но Его смерть, спасительная людям, была выше всякого плача и обыкновенного сожаления человеческого.

Надлежало тогда плакать не одним женам, но и всем иудейским людям, ибо приближалось к ним время наказания, приближались самые бедственные дни для Иерусалима. По высочайшей любви Своей к ближним, Иисус не мог скрывать ужасных зол, наступающих на Его бедных соотечественников, и вот Он с чувством искреннего сожаления открывал о них тем, кто мог еще верить Ему. С совершенным ведением о будущих бедствиях Иерусалима, Иисус говорил плачущим женам: жены иерусалимские! не о Мне плачьте, а о себе и своих детях, ибо наступит время таких бедствий, что хотя бесчадие и считается у вас самым великим несчастьем и наказанием Божиим, но в то время будут говорить: блаженны те неплодные, которые не родили детей и не воспитывали в такое злополучное время. Ибо тогда будет такая скорбь, что люди будут сами желать себе смерти, будут призываеть ее, как последнюю отраду: ибо лучше захотят, чтобы земля покрыла их, нежели жить им в те бедственные дни. Кончина их будет самая мучительная, ибо если и зеленеющее дерево жестоко посекают и лишают жизни, то что будет с сухим, бесплодным?

Обыкновенно у пророков сравнивались с сухим деревом все нечестивые люди, не делающие никакого добра, потому-то Иисус Христос, нисколько не угрожая Своим мучителям, сказал только о зеленом дереве, которое враги Его так безжалостно лишают жизни. После этого каждый должен был понять, какая жестокая смерть предстояла жителям Иерусалима, которые не делали добра, а побивали пророков, от Бога посылаемых им. И это Иисус Христос говорил без всякого негодования на испросивших Ему казнь; ни одного слова не было слышно против врагов Его, ибо для Спасителя мира их и не было; но как Себя, так и всех их Он предавал в волю Отца Своего, праведного Судьи.

Близ западных врат Иерусалима, одна из горных возвышенностей была постоянным местом казни осужденных на распятие. Здесь, на виду всего Иерусалима, производились, как на эшафоте, смертные казни для устрашения и вразумления иерусалимлян. Холм этот назывался обыкновенно лобным местом, по-еврейски Голгофой. Вот на этот холм и привели Иисуса Христа, и с Ним еще двух разбойников. Испросившие смерти Иисусу Христу первосвященники и книжники шли за Ним до самого места крестной казни; они опасались, как бы в их отсутствии непостоянный народ не переменил своих мыслей о любимом всеми Пророке и не освободил бы Его от смерти. И потому, когда привели на Голгофу Иисуса Христа, они тут же стояли вокруг Него. Когда воины занимались постановлением крестов, Христос стоял с неизъяснимым незлобием как агнец, приведенный на жертву. Недоведомое для всех спокойствие отличало его от прочих, окрест стоящих людей. Вокруг же Него, вместе с воинами стояли и фарисеи с дерзкими взглядами; эти страшные лица дышали какой-то непримиримой злобой, как будто адское пламя отсвечивалось в их глазах.

Как ни зверска и не ужасна была казнь через распятие, отмененная вследствие всеобщего чувства отвращения полторы тысячи лет назад, но и тогда уже, как у иудеев, так и у римлян были обычаи, которые показывают некоторую жалость к осужденным. По римскому обычаю осужденному наносили удары под мышку, что только ускоряло смерть, а иудейский обычай заключался в том, что осужденному сразу после пригвождения давалось вино, в котором была распущена мирра (или смирна), сильно усыпляющее средство. И приведшии Христа на смерть лицемерные фарисеи, всегда любящие казаться перед народом милостивыми и сострадательными, подали теперь Жертве своей злобы напиться принесенного ими вина со смирной; но Иисус отведав, не хотел пить. Вино было кисло, как уксус, а мирра горька, как желчь. И все это было сделано врагами Иисусовыми, которые, действуя по одной своей злобе, сами не знали того, что приводят в исполнение предсказанное о Христе пророком Давидом: «дали Мне вкусить желчь, и в жажде Моей поили Меня уксусом» (Пс. 68, 22).

Наконец наступила и та минута – единственная во всех веках, прошедших и грядущих, минута страшная, в которую Христос, Сын Бога живаго, должен быть предан ужасной казни. Крест был утвержден на холме, и воины сняли с Иисуса одежду и рубашку, ибо обнажали тех, которых пригвождали ко кресту; затем опоясали Его посредине широким полотном, и начали поднимать на крест. Тогда в распростертые руки два воина приставили гвозди и ударами молотков вонзили их в середину кистей; раздавались удар за ударом, и от пречистых рук полилась двумя ручьями кровь Богочеловека. Потом и в ноги также вбили гвозди, и произвели ужаснейшую боль. Теперь все тело повисло на гвоздях, и язвы от тяжести тела все более и более раздирались; кровь струилась из рук и ног, и лилась на землю. Таким образом и сбылось реченное Давидом о его великом Потомке: «пронзили руки Мои и ноги Мои» (Пс. 21, 17).

И вот этот крест, с пригвожденным к нему в страшном страдании человеком, терпевшим при малейшем движении новые муки от дальнейших разрывов на руках и ногах, был воинами твердо укреплен в заранее приготовленной яме так, что ноги лишь немного недоставали до земли. Таким образом жертва была доступна всякому, кто только хотел выразить свою ненависть ударами или другого рода издевательствами. В продолжении многих часов, вися на кресте, он мог терпеть насмешки и пытки от проходящей мимо толпы, с грубыми равнодушными сердцами теснившейся вокруг этого страшного зрелища, на которое не смотреть нужно было, а плакать кровавыми слезами.

Страдания распятого неизобразимы – они бывают так мучительны и ужасны, что если бы кто прекратил его жизнь, то сделал бы ему тем величайшее благодеяние. Можно вообразить – в каком болезненном положении находится висящее тело с пригвожденными руками! Малейшее движение при этом, неизбежное при жизни, сопровождается всегда новой, нестерпимой болью, а тяжесть повисшего на гвоздях тела час от часу более и более раздирает язвы, которые от этого делаются гораздо больней, гораздо жгучей. Распятый принужден бывает стонать и просить себе смерти, и таким образом долго мучиться и умирать постепенно.

И точно, смерть от распятия соединяла все, что только можно иметь ужасного в муках смерти: головокружение, судороги, голод, лихорадку, исступление, позор, продолжительность страданий, страх ожидания смерти, омертвение ран, – и все это в такой степени, что не могло довести человека до полной бессознательности, в которой он мог бы найти облегчение.

Неестественное положение производило нестерпимую боль при малейшем движении; воспаленные сосуды и жилы судорожно поддергивались с постоянной болью; зияющие раны поражались антоновым огнем; сосуды головы и желудка переполнялись кровью, надувались и напрягались; и ко всем этим страданиям присоединялась нестерпимая жажда. Все эти страдания тела порождали такую тоску, которая саму смерть, этого таинственного врага, при приближении которого человек приходит в необъятный ужас, считала своей желанной избавительницей.

И на такую-то смерть был осужден Христос! Несмотря на то, что ранее этого Он был измучен и, следовательно, смерть Его должна была последовать скорей, – все-таки страдания продолжались с полудня и почти до солнечного захода, когда Он «испустил дух».

Сострадательный сердцем может при этом спросить: если неизбежна была смерть, то для чего же столь разнообразные, продолжительные муки, поношения, терзания и такая позорная казнь? Ужели у Отца, милосердного и к человекам грешным, не доставало милосердия для одного безгрешного Сына Своего? Пусть на это отвечает слово Божие, а не человеческое; а оно говорит, что надлежит всему этому быть, потому-что Он дал Себя за нас, чтобы избавить нас от всякого беззакония (Тит. 2, 14). Многоразличны наши беззакония – многоразличны и страдания за них. За каждый грех особая жертва; для каждой язвы свое врачество. За первое беззаконие, в саду Эдемском, породившее осуждение и смерть, последовал ужас и смертельная скорбь в саду Гефсиманском. Как в нем заключалось семя всех грехов, так и чаша душевных страданий была уготована за грехи всех людей. Все грехи, содеянные от начала мира и до кончины его по лицу всей земли, все ужасы и казни, уготованные грешникам, легли тогда на Агнца Божия, взявшего грехи мира; от того и была душа Его прискорбна даже до смерти, т.ч. с пречистого лица Его, в молитвенном подвиге, лился на землю кровавый пот. Однако же не воспротивился Он правде Божией, требующей смерти Его за Адамово преслушание воли Божией, ни противоречил сему, был послушлив до смерти, смерти же крестной. В пророческом вещании было уже сказано от Него: вот иду, чтобы сотворить волю Твою, Боже (Пс. 39, 8). Вслед затем и начались разнообразные муки за бесчисленные беззакония наши; тотчас связали Его – это за наше своеволие; привели в суд и при первом же допросе ударили в щеку – это за наше человекоугодие; далее опять били по лицу и насмехались над Ним, как бы над ложным Христом – это за нашу гордость и честолюбие, за наше превозношение перед другими. Потом судил Его языческий судья, и хотя не нашел в Нем ни единой вины, но в угоду людям-грешникам повелел бить Его, и вот различные насмешки, терновый венец, заушение, заплевание, ударение тростью по главе, – это все за бесчисленные наши неправды, за нашу злобу и жестокосердие. Наконец давали Ему пить оцет с желчью – это за наше сластолюбие, за наше невоздержание в пище и питье; и обнажили Его – это за наше чрезмерное украшение одеждой; и вознесли Его на крест в позор всему миру, и пригвоздили пречистое тело Его железными гвоздями – это за бесстыдство нашей плоти, за все чувственные наслажения и богопротивные пожелания.

При этом следует остановиться нам и посмотреть еще на себя: и мы не такие ли же неразумные, как и предавшие Христа на распятие? Вот многие из нас стараются о многом знать, но только не о том, что нужно знать всякому из нас. Что же это такое, что нужно знать всякому из нас? Что может быть для нас важнее познания о том, как страдал за нас Спаситель и Господь наш? Чем мы спасены от осуждения на вечные муки? Единственно только страданием Иисуса Христа. Потому не вознерадим же о спасительном для нас познании, о размышлении о страданиях Господа нашего Иисуса Христа. Я буду размышлять о величайших чудесах Твоих, Господи, которые Ты сотворил для моего спасения – о великих Твоих страданиях. Тем более, что при них открывается в величайшем обилии Твоя любовь к людям, Твоя Божественная кротость и совершенная во всем святость, Твоя безгрешность, Господи.

Кроме всех крестных мучений, Господь претерпел еще болезнь от тернового венца, которого первосвященники не желали снять с Него. О, удивления достойное зрелище! Тот, Кто мог призвать на помощь полки Ангелов, даже сотворить их, – подвергается произвольно таким ужасным мукам! Мучения невыносимые, и несмысленность людей нестерпимая! Но вместо всех стонов и жалоб, к удивлению всех из уст Распятого слышится молитва за распинателей; они видели страждущего Христа, взирающего с креста на небо и просящего врагам Своим прощения: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают». Слыша такие слова пригвожденного ко кресту, кто еще не узнает в Нем Спасителя всех человеков? Но первосвященники и теперь не хотели уразуметь, что Христос – истинный Сын Божий, что Он молится Богу, чтобы Бог их простил, чтобы не погубил их как некогда Дафана и Авирона, поглощенных землей за возмущение против Моисея. Без Его молитвы земля поглотила бы их; потому изобилующий любовью и молится, спасая жизни их.

Итак, будем же смотреть чистым оком на страждущего Христа, будем знать, что не только иудеи, но и все мы – безжалостные мучители Иисуса Христа. Ибо Отец предал Его, как сказано, ради наших грехов; «и Той язвен был за грехи наши, и мучим был за беззакония наши» (Исаия 53, 5). Но если кто не хочет вразумиться, смотря на страдания Христовы, и продолжает грешить безбоязненно, жить без страха Божия: то не будет ли он причислен к распинателям Иисуса Христа? Ибо кто творит грехи, тот не иное что делает, как предает в сердце своем Христа на смерть, или, как сказано в Писании, вторично распинает Сына Божия.

В то же время, когда Иисус Христос был распят, были распяты и два разбойника. Кресты разбойников были поставлены один по правую, а другой по левую сторону Иисуса Христа, – и это было сделано по желанию врагов Иисусовых, которые хотели тем показать Его преступнейшим из злодеев. Но, стараясь помрачить своей ложью невинность Иисусову, враги, сами не зная, делали это к большему свидетельству истины; ибо сказано было в пророчестве о Христе: «предана была на смерть душа Его, и со беззаконными Он был вменен» (Ис. 53, 12).

По распятии, воины тотчас начали делить одежды распятых; верхнее одеяние Иисуса Христа разделили на четыре части, каждому воину по части; но хитон Его, как весь тканый с верху и до низу, решились не раздирать, – и бросили о нем жребий, кому достанется. И это незначительное обстоятельство становится весьма достопримечательным, потому-что и об этом было предсказано в псалмах Давида: «и разделили ризы Мои между собой, и об одежде Моей метали жребий» (Пс. 21, 19). С такой точностью Провидение Божие благоволило изобразить за несколько веков самые малейшие события страданий Иисуса Христа.

При совершении крестных казней, над головой каждого из распятых прибивались ко кресту дощечки, на которых означались имена и преступления их. Над головой Иисуса Христа Пилат велел прибить такую надпись: Иисус Назорей, Царь Иудейский. Надпись та была написана по еврейски, гречески и римски, потому-что в Иерусалиме было, кроме евреев, не мало и греков и римлян. Пилат хотел такой надписью показать, что в этом и состоит все обвинение распятого, что Его признавали за царя иудейского, или за Христа. Но читая такую надпись, многие могли судить, что это действительно ожидаемый Христос, Которого иудеи не могли защитить от римлян, или изменили Ему и сами предали Его. Первосвященники, увидев такую надпись, тотчас вознегодовали на это, ибо думали, что Пилат, как язычник, смеется над их уничиженной властью и народом иудейским. Уму их представлялось, что этой надписью Пилат как бы говорил: вот как поступает он с царями иудейскими! Потому они немедленно поспешили к Пилату с просьбой, чтоб он изменил написанное, – не надобно, говорили они, писать: царь иудейский; а нужно так: я царь иудейский; это будет показывать, что мы не признаем Его за царя, а только Он Сам называл Себя царем. Но Пилат, желая как бы отмстить им, что они принудили его предать Иисуса на смерть, отвечал им с полным самовластием: что я написал, то написал. Конечно, все это делалось как бы бессознательно, но в самой сущности действительно определялось, что Иисус есть Царь, и надпись на трех языках как бы удостоверяла в этом, по закону Моисееву: при двоих или трех свидетелях да утвердится всякое слово. Вообще над всем, совершающимся с Иисусом Христом, видно, что самый Промысел, не нарушая воли человеческой, управлял всеми делами и приводил в исполнение свои судьбы. Повидимому все происходит случайно, каждый действует по своей воле, но между тем запечатлеваются видения и слова пророков, и приводится в исполнение вечная правда. Вот свидетельствуется Иисус Христос на трех языках, что Он есть Царь Израилев, и однако, по Писанию, вземлется от земли Его жизнь.

Посмотрим, что еще было далее. Посланные к Пилату со стыдом должны были возвратиться на Голгофу и оставить ту же самую надпись; тогда негодование первосвященников за такое посрамление их власти обратилось все на невинного Христа, висевшего перед ними на кресте. Они и до того, похаживая перед крестом, своими злобными насмешками старались отравить минуты Его страданий; а теперь еще больше обратились на Его посрамление. В то время как народ стоял и смотрел в недоумении, – ибо печально было видеть праведника пригвожденным ко кресту, а народ знал, что и Пилат долго не хотел осуждать Его, и что причиною всему были только первосвященники, – книжники и фарисеи, желая как бы дать отчет в своем злодеянии, мимоходя перед крестом Иисусовым, кивали Ему головами и говорили громко, чтобы слышал народ: «э! разрушающий храм и в три дня созидающий! Спаси Себя Самого; и, если Ты Сын Божий, сойди со креста». Так издеваясь над Ним, они еще злословили Его, обращаясь один к другому, говоря так: «других спасал, а Себя Самого не может спасти! Пусть спасет Себя, если Он Христос, избранный Божий. Если Он действительно Царь Израилев, пусть теперь сойдет со креста, – чтобы мы видели и поверили, – и уверуем в Него. Он уповал на Бога; пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему. Ибо Он говорил: «Я Сын Божий». Последними словами они как бы нарочно повторяли псаломские речи царя Давида, который своим невинным страданием сделавшись прообразом своего Потомка, говорил так: все видящие меня ругаются надо мною; говорят устами, кивая головою: он уповал на Господа, пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему (Пс. 21, 8-9). Так верно исполнялись пророческие речи в собственных словах и деяниях тех самых людей, которые говорили и исполняли их! И именно здесь, при кресте, как в средоточии сходятся все рассеянные в Писании лучи пророческих созерцаний.

При насмешках, неоднократно повторяемых властями иудейскими, также и римские воины, которые были на страже при кресте, начали ругаться над Иисусом Христом как над самозванцем, и подходя к Нему подобно как к царю, подносили Ему уксус и говорили: «если Ты Царь Иудейский, спаси Себя». Так хулили Иисуса не только старейшины народа и римские воины, но даже и распятый с ним разбойник. «Если Ты Христос, спаси Себя и нас», – так говорил один из повешенных злодеев.

Посреди такого всеобщего умоисступления, когда все издевались над Иисусом Христом и поносили Его, когда никто из окружающих не хотел или не смел и слова сказать в защиту Его, среди этого всеобщего неверия в Христа сила Божия воздвигла одного проповедника о Его невинности и Божественном величии, и то откуда всего менее можно было ожидать, – со стороны одного из повешенных злодеев. В то время, когда один висевший разбойник старался уязвить Его, другой напротив унимал своего товарища и говорил: «или ты не боишься Бога, когда и сам осужден в том же?

И мы осуждены праведно, ибо достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал». Так благоразумный Дисмас (имя этого разбойника) говорил об Иисусе Христе, возвещая о Его невинности; и вдруг сердце его озарилось светом Божией истины и уму его, как молния, блеснула мысль сказать Христу: «помяни меня, Господи, когда приидешь во царствие Твое». Так мгновенно подумал и проговорил благоразумный разбойник с выражением сердечной веры в Христа как истинного Господа и Царя славы, Которого ожидал народ израильский. О, велика вера этого поистине благоразумного разбойника! Видеть пригвожденного ко кресту, и исповедать Его Господом; видеть умирающего такой позорной смертью, и уповать совершенно, что Он будет Царем, царствующим во веки: это плод и венец высочайшей веры во Христа!

Конечно, и то можно сказать, что в то время этот исповедник Христов, подобно всем иудеям, включая и учеников Христовых, думал о царстве Его несколько мечтательно, предполагая, что оно будет устроено на земле. Однако вера его была истинна, он был совершенно уверен, что Иисус есть истинный Христос, Сын Бога живаго, что должен быть непременно бессмертен или победитель смерти. При том же Дисмас проявил здесь и доброту своего сердца, – он увещавал своего содруга не унижать страждущего Христа, и сожалел о Нем, как преданном на смерть безвинно. И для Господа, Который обещал судить за всякое праздное слово, а потому, значит, и награждать за каждое доброе слово, не могло быть забытым такое сердечное сострадание о Нем, и потому благоразумному разбойнику объявлено перед всеми Божественное воздание за это. Кроме того, сердечная вера в Господа и упование на Его милосердие драгоценнее было всего и для Самого Христа, по слову Которого, всякий верующий в Него не погибнет (Ин. 3, 16). И вот когда первосвященники требовали от Христа, чтобы Он спасал лучше Самого Себя, а не других, Он продолжал и со креста спасать верующих в Него: обратив на благоразумного разбойника Свой взор, исполненный мира и любви, Христос произнес ему такие слова: «истинно говорю тебе, сегодня же будешь со Мной в раю».

Кроме этих событий, высказывающих, что висящий на кресте Иисус есть Христос, было еще знамение в природе, показывающее, что Он есть Господь всяческих. Был полдень, когда Христос был вознесен на крест, но в воздухе сделалась какая-то мгла; сначала думали, что это скоро пройдет, как случается при затмении солнца, а когда увидели, что темнота не перестает и еще увеличивается, тогда многие стали сознавать, что это – знамение гнева Божия. И действительно это было знамение от Бога, ибо о нем было сказано в пророчестве: и будет в тот день, вещает Господь Бог, произведу закат солнца в полдень, и омрачу землю среди светлого дня (Амос 8, 9). Город, столь шумный в продолжении утра, теперь сделался угрюмо безмолвен; тьма наводила на всех ужас. Народ, с трепетом стоящий перед крестом, ожидал только той минуты, когда Царь Иудейский сойдет со креста, как говорили и первосвященники: пусть теперь сойдет со креста, и мы уверуем в Него. Так и враги Христовы готовы были уверовать в Него, если бы Бог помог Ему избавиться креста.

Для любвеобильной Матери еще первая весть о взятии Ее Сына на суд была громом, поражающим сердце Ее до смерти. Все раны, нанесенные Ему ударами палачей; терния, вонзившиеся в голову Его; заплевания, заушения, ударения по голове тростью; наконец удары молота, вонзившего гвозди в руки и ноги Его, в то же время проникали в Ее сердце и поражали Ее душу. О, если бы могли Она хоть сколько-нибудь облегчить страдания Своего Сына – снять с Него терновый венец, поддержать Его голову, склонившуюся от тяжести мучений!... но не имея возможности Сама помочь Ему, Она не видела никого, кто тронулся бы страданием Ее Сына, доставил бы Ему хоть некую отраду; напротив, Она слышала только как уста нечестивых отверзались со всех сторон и изрыгали одни ругательства над Ним.

Наконец, когда помрачением видимого света мрачные души были разогнаны от креста, пресвятая Мать приблизилась к Своему Сыну, и что же видит? – увы! как больно злоба человеческая изъязвила все тело Его! От головы до ног нет в Нем целости – лицо окровавлено, избито; уста, глаза, все запеклось кровью; руки, ноги в язвах, насквозь пронзенные. Отовсюду еще исходит кровь – от головы, от рук, от ног; Он весь облит Своею кровью, весь избит, изранен, обнажен и повешен на кресте, на позор всему миру. На все это смотря, как перенесла Она ни с чем несравненные страдания сердца и все жесточайшие скорби?

Как известно, из всех родов смертных мучений нет мучительнее крестной смерти. При всей крепости духа и преданности в волю Отца, которые показывал Сын Божий во всех Своих страданиях, невозможно было и Ему перенести безмолвно последних мучений креста. Он обретался в эти ужасные минуты лишенным даже всякой помощи и от Бога, лишенным всякой Его милости; и это было самым величайшим мучением для всесвятейшей души Его. И во аде нет более лютейших мучений, как оставление Богом мучимых; и всему этому должен был подвергнуться возлюбленный Сын Божий!

И вот Он, среди бездны душевных и телесных страданий, среди последней тоски и духовного одиночества, наконец воззвал громким голосом: «Или! Или! лама савахфани» – что значит: Боже мой! Боже мой! почто Ты меня оставил?... Кто постигнет всю скорбь, всю внутреннюю болезнь Богочеловека? Страдать Всесвятому от пребеззаконных, Творцу от твари, страдать за неблагодарных, за самих виновников страдания, страдать для славы Божией и быть оставленным Богом: какая неизмеримая бездна страданий! Однако нет в устах Сына Божия ни слова малодушного, нет ни огорчений, ни ропота, что Бог попустил Сыну Своему так жестоко страдать за грехи человеческие. Напротив же, повторяя любвеобильно: Боже мой! Боже мой!, Он изъявляет Свою жалобу на одно ужасное Свое положение, а отнюдь не на Бога.

И что же? – и такое, достойное жалости, молитвенное воззвание страждущего Спасителя нашего послужило безумным людям причиной к новым насмешкам! Они переиначивали слова Его по сходству звуков и говорили: «вот Илию зовет Он». Иудеи верили, что перед пришествием Христовым явится на земле Илия пророк; потому такой насмешкой над умирающим Иисусом давали народу понять: смотрите, Он умирает, а все старается показать Себя Христом: вот зовет Илию к Себе!

К предсмертным страданиям Богочеловека присоединилась еще жажда, предвестница близкой смерти распятых. От излияния крови внутренний жар в теле усилился до крайности, и томимый им попросил напиться: «жажду!» – проговорил Он умирающим голосом. Тронулось этим жалобным воплем сердце одного воина; он тотчас взял губку, опустил ее в сосуд с уксусом, стоявший для утоления жажды распинаемых, и подняв на трости, приложил ее к устам Страдальца. Враги и тут не устыдились повторить свою насмешку: «постой, – кричали они, – посмотрим, придет ли Илия спасти Его».

Теперь уже все, сказанное во псалмах и пророческих писаниях, исполнилось над Иисусом Христом со всей точностью, т.ч. слова, сказанные за несколько веков перед этим, как будто были написаны у самого креста Его. Например, пророк Давид говорил в псалмах: «Боже мой! Боже мой! почто Ты меня оставил? Ненавидящие меня напрасно враги мои усилились... Поношениям и страданиям душа моя подвержена, и искал я состраждущего, но не было, и сожалеющего, и не нашлось. Точно как злые псы окружили меня, пронзили руки мои и ноги; все тело растянули, и смотрят на меня с презрением. Ризы мои разодрали, и об одежде мечут жребий. Я точно как червь перед ними, а не человек, – сделался поношением человеков и презрением для людей. Все видящие меня ругаются надо мной и, кивая головами, говорят: Он положился на Господа, пусть избавит его, если угоден Ему. Болезни адовы обняли меня, и горести смертные водворились во мне. Как вода пролитая сделалась во мне сила моя, рассыпались все кости мои, и во всей внутренности моей, как от огня тающий воск, уничтожилась жизнь моя. Язык мой и гортань моя засохли, и я приближаюсь к смерти. И дают мне вкусить горести, и в жажде моей поят меня уксусом» (из Пс. 21; 68; 17). Вот все эти слова сбылись теперь над Иисусом Христом.

И когда Он вкусил уксуса, то сказал: «совершилось»! И потом воззрев к небу, громким голосом возгласил: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой». И сказав это, преклонил голову и испустил дух. Так кончилась на земле жизнь Того, Кто и приходил, чтобы пострадать только и умереть за род человеческий.

А тайны Божии не были сокрыты от благомыслящих. Бог не только возвещал устами всех святых Своих пророков, но открывал и другим образом, показывал во многих примерах какова должна быть жизнь и смерть обетованного Искупителя мира. Вот первый на земле праведник Авель безвинно убивается братом своим в знамение того, что и совершенный Праведник без всякой вины будет убит Своими ближними. Авраам, жертвующий из любви к Богу единственным своим сыном, служил образом того, что и Сам Бог так возлюбил мир, как сказано, что и Сына Своего единородного дал, чтобы всякий верующий в Него не погиб (Ин. 3, 16). Иосиф, возлюбленный сын Иакова, проданный братьями иноплеменникам за 30 сребренников, ясно прообразовал Христа, преданного Своим учеником и единоплеменными иудеями. На крест повешенный Моисеем змий для спасения от смерти угрызенных змеями в пустыне изображал пригвожденного ко кресту Спасителя мира. Указывая на это, Господь говорил еще до Своего страдания: как Моисей вознес змею в пустыне, так должно быть вознесену и Сыну человеческому. Заколение животных в жертву Богу за грехи людские представляло смерть Христову за спасение мира. Само всесожжение жертв, узаконенное совершать вне стана, указывало на смерть Христову, совершившуюся вне города. Таковы были многие прообразы страдания и смерти Богочеловека. Бог открывал это людям издревле, и еще посылал многих пророков, которые предвозвещали о Спасителе и о том, что должно быть с Ним. И все это, что Бог открывал от начала века, и что говорил устами всех святых Своих пророков, исполнилось над Иисусом Христом в совершенной точности. Кроме того, смерть Христова была свидетельствуема и страшными знамениями в природе, которые произошли в то время, когда Сын Божий предал дух Свой Богу.

Страшны казались израильским людям знамения Божьего присутствия на горе Синае, когда гора дымилась и покрывалась темными тучами, раздавались громы и потрясали само основание горы. «Еще один раз Я потрясу небом и землею, морем и сушею» (Аггей 2, 6), – сказал Господь через Своего пророка, – и вот со смертью Иисуса Христа земля вдруг потряслась, и при том во многих местах треснули каменные скалы. И до ныне Голгофа стоит с такой трещиной.

Страшно было видеть, как вся природа трепетала, как бы достигнувши своего конца; от землетрясения или от иной Божественной силы даже и завеса в храме, прикрепленная ко входу во святая святых, разорвалась на двое. При страшном виде этого все люди пришли в ужас, и весь народ, ударяя себя в грудь, в страхе возвращался домой. Сотник же, начальник над римской стражей, стоящий при распятом Иисусе Христе, видя такие грозные явления в природе, испугался и сказал: «точно, что человек сей праведник был; истинно, человек сей Сын был Божий». И не только сотник, но и воины с ним стерегущие, устрашенные великим землетрясением, повторяли: «истинно Божий Сын был сей». Справедливо же Господь говорил: «когда вознесете Сына человеческого, тогда узнаете, что это Я» (Ин. 8, 28).

«Итак, знай и разумей, – говорил пророк Даниил, – с того времени, как выйдет повеление о восстановлении Иерусалима, по истечении шестидесяти двух седьмин (семилетий), предан будет смерти Христос» (Дан. 9, 25-26). И вот, в указанное время сбылось это пророчество; жители Иерусалима и начальники их, осудив Его, исполнили слова пророческие, читаемые каждую субботу. И, не найдя в Нем никакой вины, достойной смерти, упросили Пилата убить Его.

Если бы они были более разумны, то хотя бы теперь могли понять, что они убили не простого человека, ибо не могли бы быть такие страшные знамения, если бы Он был как и прочие люди. Но зависть так ослепила их, что они и знать не хотели, насколько худо они сделали, убив Иисуса Христа, хотя притчей о злых виноградарях Он поучал их не делать этого. Там Он ясно представил злые дела их отцов, избивших всех посланных к ним от Бога пророков, и говорил, что и они исполнят дела своих отцов. Ибо, когда Бог послал к ним Сына Своего, то они, увидев Его, говорили: давайте убьем Его, и наше будет достояние. И схватив Его, сказано было в притче, вывели вон из виноградника, и убили. Так Иисус Христос предсказал им и о самом месте, где они убьют Его. Наконец указал им и на пророчество, говоря: неужели вы никогда не читали в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла; это от Господа, и есть дивно в очах наших (Пс. 117, 22-23).

День, в который пострадал и умер Христос, был последний перед еврейской пасхой, и христоубийцы, не желая оставить распятых на кресте, чтобы не было неприличия для праздника, просили Пилата ускорить их смерть, перебить у них голени и снять с крестов. И вот ради субботы, дня великого покоя, распятым надлежало терпеть новые муки. Посланные от Пилата воины пришли и переломили кости у ног, как у одного, так и у другого разбойника. Подошедши же к Иисусу и видя, что Он уже умер, не стали бить Его по ногам, но вместо того, для большего удостоверения, один из них пронзил Ему грудь между ребрами; и тотчас потекла кровь и вода, мертвенная влага, какая бывает только у покойников. И в этом событии выказывается ясно пророчество о Христе: и воззрят на Того, Которого пронзили (Зах. 12, 10).

Теперь Христос висел на кресте мертвый и бездыханный, но знакомые Его не отходили от Него; они издали смотрели на все, что происходило с Ним. Были же это одни женщины – Мария Магдалина, и другая Мария, мать Иакова и Иосии, и Саломия, мать сынов Зеведеевых, и многие другие, ходившие за Ним и служившие Ему, когда Он проповедывал в Галилее, и наконец вместе с Ним пришедшие в Иерусалим. Несомненно то, что они горько плакали теперь о умершем своем Учителе, Которого они уважали и любили; но болезненнее всех был плач Матери Его.

Чтобы более показать презрение телам распятых, по римскому закону их не погребали; а если кто хотел похоронить распятого, тот должен был испросить на то разрешение у самого игемона. В то время, как распятый Иисус Христос испустил дух, и земля тряслась, наводя на всех ужас, пришел в дом Пилатов некий почтенный видом старец. Тихо и безмолвно было во дворе правителя, угрюмый властелин сидел в глубокой задумчивости. Перед ним склоняется старец, со слезами на глазах: имя мое Иосиф, – так говорит он почтительно, – нахожусь в синедрионе; молю тебя, государь мой, дозволь мне взять тело Иисусово, чтобы похоронить его. – Разве Он умер? – Умер уже. Пилат удивился, что так скоро Он умер, и приказал позвать сотника, который был на страже у крестов. Когда тот явился, то спросил об Иисусе: давно ли умер? И получив ответ, велел отдать тело Иосифу.

Был уже вечер; землетрясение прекратилось, и тьма сошла с лица земли; солнце снова показало лучи свои на западном небосклоне. Тогда приходят на гору Голгофскую два знаменитые члена синедриона: один – Иосиф Аримафейский, человек честный и правдивый, не участвовавший в совете и деле христоубийц; и другой с ним – Никодим, тот самый, который приходил ночью к Иисусу, и в совете, когда осуждали Иисуса заочно, говорил: судит ли закон наш человека, если прежде не выслушают его, и не узнают, что он делает (Ин. 7, 51)? Оба они были тайные ученики Иисуса, ожидали скорого наступления царства Христова, и были уверены, что великий Чудотворец есть никто иной, как Царь Израилев. Недостаток их веры сказывался только в том, что они, опасаясь быть отлученными от синедриона, сохраняли свою расположенность к Учителю втайне от прочих. За то теперь, презирая всякий стыд показать себя приверженцами Распятого, они решились воздать перед всеми людьми последний долг уважения смертным Его останкам. С ними пришедшие принесли все, что было потребно, по иудейскому обычаю, для благолепного погребения.

Как люди знатные и при том весьма богатые, Иосиф с Никодимом принесли для погребения Иисуса много благовонных веществ; таким усердием они хотели как бы вознаградить бесчестие, нанесенное Ему синедрионом. Погребальные полотна были самой тонкой материи и высокой цены, а принесенного Никодимом благовонного состава из смирны и алоя было фунтов около ста. И вот эти знатные и почтенные особы первые из всех людей начали оказывать особые почести Распятому Господу. Тотчас, по приходе их, гвозди из рук и ног Его были вынуты, и тело Его, снятое руками Иосифа, снова очутилось в объятиях дружбы и любви. Теперь слышны были вокруг бездыханного тела одни только воздыхания убогих приверженцев Иисусовых, видны были одни их слезы.

Однако окончание вечера не дозволяло медлить с погребением, и тело, обмытое чистой водой, было обвито плащаницей (широким и длинным полотном), обильно намащенной благовонной мазью, как обыкновенно погребали у иудеев. Голова и лицо всегда обвивались у покойников особым узким полотенцем, и поверх всего обвивалось тело снурками. В таком виде и было понесено тело Христово во гроб.

Иудеи хоронили умерших не как у нас – не в ямы зарывали их, а клали в пещеры, приготовленные в каменных горах. Вход в эти гробницы делался небольшой, и приваливался к нему большой камень, если пещера была сделана в боку горы. Такая вот гробница и была приготовлена Иосифом для себя в саду своем, который примыкал одним концом к самой Голгофе. Шагах в пятидесяти от места, где стояли кресты, было теперь готово и место для упокоения тела Христова. Вот сюда и принесли его, и положили в новой этой каменной пещере, на приготовленном ложе (вроде лежанки). Против гроба тут сидели в саду и те женщины, которые стояли у креста; они смотрели теперь молча, неподвижно. Наконец ко входу в пещеру привален был большой камень, чтобы сохранить тело от зверей и гробограбителей; и все поспешили тотчас удалиться от гроба, ибо наступила уже суббота, наступила ночь страшно унылая, страшно тяжелая для всех любящих Господа.

Хотя Господь лежал теперь мертвый и бездыханный, однако враги Его все еще не могли успокоиться. Несмотря на великий праздник пасхи, они собрались под вечер другого дня, как распяли Иисуса, и просили Пилата: «господин! – так говорили ему, – мы вспомнили, что этот обманщик, еще будучи в живых, сказал: после трех дней воскресну. Итак прикажи охранять гроб до третьего дня, чтобы ученики Его, придя ночью, не украли Его и не сказали народу: воскрес из мертвых, и будет последний обман хуже первого». Но Пилат, за недавнее унижение его власти, теперь менее всего был расположен слушаться их, и потому сказал: «есть у вас кустодия (стража при храме); пойдите, охраняйте как знаете». И они пошли, и для большей достоверности припечатали камень ко входу гроба, и поставили стражу, со строгим приказанием неусыпно стеречь Того, Кто, по мнению их, может нарушить спокойствие всей Иудеи. Таким образом злоба врагов Христовых сделала все то, что нужно было для засвидетельствования истины воскресения Его.

Когда Сын Божий испустил на кресте дух Свой, тогда Он духом Своим сошел в ад и проповедал спасение праведникам, которые находились во аде и ожидали Его пришествия. Ибо пока жертва за грехи не была еще принесена на кресте, души всех патриархов и пророков находились во тьме, постоянно ожидая спасения от Господа. И вот наконец луч Божественного света заблистал в преисподней и явился к сидящим во тьме и сени смертной Тот, Кто и вися на кресте, и почивая во гробе, был в то же время и на престоле небесном со Отцом и Духом. Когда увидели своего Избавителя души томящихся праведников, тогда раздались со всех сторон к Нему радостные возгласы.

И вот Господь извлекают бедную душу праотца первого из бедствия его; праведники видят это и радуются. Затем всем, которые взывали ко Господу в скорби своей, Он расторгнул узы и вывел с Собой из тьмы вечной. Можно представить, с какой радостью они тогда взывали: смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? Ныне и Церковь Христова по всей вселенной поет Ему песнь: аще и во гроб снисшел еси, Бессмертне, но адову разрушил еси силу, и воскрес еси яко победитель, Христе Боже.

Победитель ада мог ли не быть Победителем смерти? Сын Божий еще при жизни говорил: наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат голос Сына Божия; и изыдут творившие добро в воскресение жизни (Ин. 5, 29). Когда Господь вышел из гроба, тогда, как возвещает Евангелие, и гробы отверзлись, и многие тела усопших святых воскресли. И святая Церковь поет: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав.

Но прошла уже суббота, в которую Господь упокоился от дел Своих, и наступил третий день Его смерти. Для людей мира сего казалось дело Иисуса Христа совсем уже конченным; и для сынов света также ничего не представлялось впереди. Все думали, что возвратиться Распятому к жизни гораздо невозможнее, чем Иордану обратиться вспять. Но Тот, Кто все творит из ничего, мог и от смерти привести с Собой всех верующих в Него в жизнь бесконечную. Такова сила Божия, и таковы чудные дела Господа нашего! Евангелист Матфей упоминает, что как по смерти Христа земля дрожала, так и по воскресении Его происходило великое землетрясение. Воскрес же Он и вышел из гроба невидимо ни для кого из смертных, и не нарушив печати гроба. Сохранив их целыми, Он дал миру известие о Своем воскресении через ангела, который, видимо для стражи, сошел с небес, приступил ко гробу, и отвалив камень от двери его, сел и сидел на нем. Вид его был светел как молния, и одежда на нем была бела как снег. Стерегущие же воины, увидев его, затрепетали и сделались как мертвые.

В то же почти время, рано утром, когда было еще темно, чтобы не увидели враги Христовы, пошли ко гробу Мария Магдалина, и другая Мария, мать Иаковлева, и Саломия, и некоторые еще с ними другие женщины; они шли с приготовленными благовониями, чтобы еще помазать тело Господне от своего усердия. Им было неизвестно, что накануне вечером гроб был запечатан и при нем поставлена стража, а потому они и заботились только об одном, разговаривая между собою: кто отвалит нам камень от двери гроба? Ибо камень был весьма велик. Когда они подошли ко гробу, начало уже светать; и вот видят – камень уже отвален от гроба. Входят внутрь, и не находят тела Господа Иисуса; сердца же их объемлются недоумением и скорбью. Магдалина, как руководительница прочих, тотчас оставляет всех при гробе и бежит одна к ученикам Христовым. Приходит к Симону Петру и другому ученику, которого любил Иисус, и говорит им: унесли Господа из гроба, и не знаем где положили Его. Услышав такую неожиданную весть, Петр и Иоанн тотчас встали и пошли поспешно ко гробу Господню.

Между тем стоящие при гробе жены, и горюющие о потере своей, вдруг увидели юношу в белом одеянии, сидящего на правой стороне у дверей гроба, и они испугались. Но он им сказал: «не бойтесь; вы ищете Иисуса распятого – Его нет здесь; Он воскрес, как сказал о том прежде. Подойдите, посмотрите еще то место, где лежал Господь». Когда же они, наклонившись, хотели рассмотреть, нет ли Воскресшего во гробе? то заметили другого юношу, в такой же блестящей одежде, и еще больше ужаснулись. «Что вы ищете живого между мертвыми? – сказал другой. – Его здесь нет; Он воскрес. Вспомните, как Он говорил вам, когда был еще в Галилее, говоря, что Сыну человеческому надлежить быть предану в руки человеков грешников, и быть распятым, и в третий день воскреснуть». И вспомнили они слова Его, и, уверившись ангельским благовестием в воскресении Его, весьма обрадовались. «Идите, – продолжал еще ангел сидящий у дверей гроба, – и скажите ученикам Его и Петру, что Он воскрес из мертвых, и что Он встретит вас всех в Галилее; там Его увидите, как Он сказал вам. Вот я все сказал вам, что нужно знать». Они же, вышедши, побежали со страхом и радостью великой, чтобы возвестить ученикам.

Петр и Иоанн не шли, а бежали ко гробу; но последний, будучи гораздо моложе первого, пришел ко гробу первый; только сам не вошел в него, а наклонясь, увидел одни лежащие пелены. Подошел Петр, и оба вошли внутрь гроба. Плащаница и плат, которым была обвита голова умершего Иисуса Хритса, лежали особо; последний был свит; все это показывало, что тело не должно было быть унесено. Иначе же – зачем обнажать? зачем оставлять дорогую плащаницу? И в сердце любимого ученика явилась уверенность, что Учитель его ожил. Но Петр задумался и пошел от гроба, сам в себе дивясь происшедшему. И так ученики эти опять возвратились к себе.

Мария Магдалина поспешила за апостолами ко гробу. Пришедши, она стояла одна у гроба и плакала. Солнце уже осветило окрестности Иерусалима, и плачущая приникла к земле, чтобы посмотреть во гроб – не увидит ли еще где тело возлюбленного Господа? И вот – о дивное видение! – там сидят два ангела, в белом одеянии, один в головах, а другой в ногах, где лежало тело Господне. «Что ты плачешь?» – послышался голос из гробной пещеры. «Унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его», – был ответ плачущей жены. Тогда послышалось позади ее движение подходящего, и она, оглянувшись, видит – некто стоит, – но не узнает Его; а это был Господь. Слезы не давали ей рассмотреть Его, а думать, что это Он, тем более было невозможно; и она сочла Его за садовника, полагая, что в такую раннюю пору кроме его тут в саду некому быть. «Что ты плачешь? – послышался опять сострадательный голос, – кого ищешь?» – «Господин! – отвечала Мария мнимому садовнику, – если ты вынес Его из гроба, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его». Не получая на это никакого ответа, она опять обратилась к тому месту, где лежало столь драгоценное для нее тело. «Мария!» – раздался тогда позади нее знакомый голос; и она, оглянувшись, воскликнула: «Учитель!» и в неизреченной радости тотчас бросилась к ногам Его. Но Воскресший сказал: «Не прикасайся Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; не удерживай Меня, Я еще не отхожу к Отцу, а пойди к братьям Моим и скажи им – восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему; скажи, что я вознесусь к Отцу Моему, Богу, и Отцу вашему небесному». Это было первое явление Воскресшего Господа – и кому? – той великой страдалице, которую мучили злые духи и из которой некогда изгнал Господь семь бесов.

Между тем другие жены возвращались от гроба, и когда были еще на пути, вдруг встречает их Иисус и привествует: «радуйтесь!» И сердца их мгновенно исполнились небесной радости; они приступили к Нему со всех сторон, припали к ногам Его и ухватились за них. Тогда Господь сказал им: «не бойтесь. Я не тотчас отхожу от вас; пойдите, возвестите братьям Моим, чтобы они шли в Галилею; там они увидят Меня». Трудно было мироносицам расстаться с Господом, и они не решились бы на это, если бы не было от Него повеления благовестить о Нем и быть как бы апостолами для самих апостолов.

Оставалось еще одно более прочих уязвленное печалью сердце, которому скорее нужно было подать утешение; и вот вскоре затем последовало явление Господне и апостолу Петру, но оно в подробности не объяснено, где и как последовало. По Своему благоутробию явился Господь и этому ученику, истерзанному в сердце глубокой скорбью о своем непостоянстве и тяжком грехе; и радость, великая радость оживила душу печального до того и горько плачущего сына Ионина.

Тогда как весть о воскресении Иисуса Христа разносилась тайно по Иерусалиму между преданными Ему, не утерпел и сатана через своих слуг делать противное. Когда мироносицы шли от гроба, то некоторые из стражей, пришедши в город, донесли первосвященникам о всем случившемся. Хотя и не легко было христоубийцам передавать друг другу такую грозную весть и выслушивать такую горькую истину, но что же делать? – надо же поберечь себя. И вот, собравшись со старейшинами своими, весь сонм лукавнующих составил совет.

Не верить, смотря на уверения и клятвы сторожей, при всем подробном и добросовестном их рассказе, нельзя было; но как признать правду и объявить всенародно, что каким-то образом Мертвец этот ожил? О, это страшно! Что-нибудь нужно делать другое, а этому верить никак не следует. И они порешили с общего согласия употребить опять обычное свое средство – подкуп деньгами, и пустить в ход любимую ими ложь. Призвав тотчас воинов, дали им довольно много золота и серебра, и всячески постарались убедить их признать себя виновными в недосмотре и лености, говоря им: скажите, что ученики Его ночью пришли и украли Его, когда мы спали. – Совет поистине достойный верховных судей иудейских! – Ну, а если услышит об этом сам игемон? – О, мы уговорим его и вас от беды избавим!

Воины, взяв деньги, поступили как были научены, и пронесся слух между жителями Иерусалима, что ученики Распятого украли тело своего Учителя. А кто об этом знает? – да воины; они говорят: «мы свидетельствуем, что ученики Иисусовы унесли тело Его, и мы не обманываем. Ибо в то время, как они отвалили камень и унесли тело, мы все спали крепким сном, т.ч. ничего не видали и не слыхали». Что же это за свидетели? А если действительно так случилось, то почему же их не наказали? почему не отыскивали воров? Но вот еще носится слух, что Иисус воскрес: как же допускать то самое, чего прежде сами страшились и говорили Пилату: надо охранять гроб, чтобы ученики не украли тело и не сказали народу: воскрес из мертвых; и будет последний обман хуже первого? И вот сами теперь допустили этому быть. И несмотря на явную ложь, и на то, что стражи не были наказаны за великое преступление с их стороны, если бы была правда в их словах, евреи и до ныне верят лучше спящим свидетелям, чем самой истине.

Род лукавый всегда ищет себе знамений, но не таков род праведных, род верующих Божественной правде; за то и сподобляются верные несравненно высших свидетелей, чем подкупные стражи. Но и Господь наш – как Он дивен в Своей правде! Как величественны и многообразны средства Его, которые Он уподобляет для открытия Своей истины! Святой Евангелист Матфей от многочисленных свидетелей передает такую истину, что когда было великое землетрясение перед воскресением Христовым, когда камни расселись и гробы отверзлись, тогда многие тела усопших святых воскресли; и вышедши из гробов, по воскресении Его, вошли в святой град и явились многим. Какое дивное событие и вместе с тем страшное знамение силы Воскресшего Христа Жизнодавца! Как поразительно было для смертных слышать что сотворил Господь во аде с душами праведников, и как освободил их от тления! И все это слышали многие праведные люди, и не от одного или двоих, но от многих святых свидетелей. Так-то вот открывается Божия истина!

В первый день Своего воскресения Иисус Христос явился, кроме трех первых раз, еще двоим ученикам из числа семидесяти, шедшим в селение Эммаус, отстоящее от Иерусалима стадий на 60, по нашему верст на десять. Шли они тихонько по крутым и высоким горам, к западу от Иерусалима, и с печалью в сердце разговаривали между собой о случившемся на днях умерщвлении их Учителя. Не легко вспоминать дни несчастных событий; но сердце, уязвленное печалью, любит и даже находит некоторую отраду в подобных размышлениях. И эти два – Лука и Клеопа – по дороге искали себе утешения в воспоминании грустных событий; и в то время подходит к ним некто, идущий скорее их. Они посмотрели на Него и вовсе не узнали, что это был предмет их разговоров. «Что это за происшествие, – был вопрос Незнакомца, – о котором вы, идя, рассуждаете между собою, и почему вы так печальны?» Один из них, именем Клеопа, сказал Ему в ответ: неужели Ты единственный из пришедших в Иерусалим не знаешь о происшедшем в эти дни? И сказал им: о чем? Тогда они рассказали Ему о том, что было с Иисусом Назарянином, Который был пророк, сильный в деле и слове перед Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть, и распяли Его. А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля от всех бед и врагов. Со всем тем уже ныне третий день, как это произошло. Но и некоторые женщины из наших изумили нас: они были рано у гроба, и не нашли тела Его, и пришедши сказывали, что видели явление ангелов, которые говорят, что Он жив. И пошли некоторые из наших ко гробу, и нашли так, как и женщины говорили; но Его не видели.

Тогда отверз Свои уста Тот, Которому некогда все удивлялись, что Он учит как власть имущий, а не как книжники и фарисеи. И теперь с такой же Божественной властью Он начал говорить ученикам Своим: «о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою?» И начав от Моисея, из всех пророков изъяснил им сказанное о Нем во всем Писании. И приблизились они среди своих разговоров к тому селению, в которое шли; и Он показывал вид, что хочет идти дальше. Но они упрашивали Его, говоря: останься с нами, потому-что день уже склонился к вечеру. И Он вошел и остался с ними. Была поставлена трапеза, и Его, как дорогого гостя, просили сесть на первое место. И вот, когда Он сел с ними, то взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда вдруг предстал перед их глазами образ их Учителя, и они узнали Его; но Он в то же время сделался мгновенно невидим для них.

«Не горело ли в нас сердце наше, – начали тогда оставшиеся ученики говорить друг другу, – не приятно ли нам было слушать, когда Он говорил нам по дороге и когда изъяснял нам Писания?» И вставши от ужина, в тот же час они пошли обратно в Иерусалим, где нашли вместе всех апостолов и бывших с ними, которые говорили, что Христос истинно воскрес, и явился Симону. И они рассказали о происшедшем на пути, и как Он был узнан ими в преломлении хлеба.

Вечером, когда каждый из апостолов судил о видениях Воскресшего по своему, вдруг посреди них явился Иисус Христос и сказал им: «мир вам!» Этими словами все были приведены в безмолвное удивление; все смутились и испугались. Однако дух неверия не вышел еще из многих, которые приписывали все видения воображению. Поэтому Господь и укорял их за неверие и жестокосердие, что не поверили видевшим Его воскресшего. Но и теперь недоумение удерживало многих верить самой истине; они думали, что видят не Воскресшего в теле, но только Его душу; тем более, что двери той комнаты, где находились ученики, по опасения от иудеев были заперты. «Что вы смущаетесь, – последовал им выговор от Господа, – и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Посмотрите на Мои руки и ноги Мои; это Я сам; осяжите Меня и рассмотрите, ибо дух не имеет плоти и костей, как видите у Меня». И сказав это, показал им руки и ноги.

О, какой радостью возрадовались тогда ученики, увидев Господа живым во плоти, когда перед глазами их были раны на руках и ногах и боку! Когда же они дивились и от радости еще не совсем верили Его воскресению, Он сказал им: «есть ли у вас здесь какая пища?» Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И Он, взял, ел перед ними в удостоверение, что Он во плоти. Потом сказал им: «вот то, о чем Я вам говорил еще будучи с вами, что надлежит исполниться всему написанному обо Мне в законе Моисеевом, и в пророках, и в псалмах». Тогда Он открыл им ум к уразумению Писаний, и сказал им: «так написано, и так надлежало пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах, начиная с Иерусалима. Вы же свидетели этому».

Тогда сказал им вторично: «мир вам; как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас». Сказав это, дунул, и говорит им: «приимите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся». И после этого Он сделался опять невидим.

Вот тайна царствия Божия – прощение и непрощение грехов. Эта тайная сила Святого Духа и до ныне действует в преемниках власти апостольской. Верующие во Христа спасаются от грехов и мучений Его Божественною силою.

Цель Христовых явлений была та, чтобы уверить учеников в истине воскресения и укрепить в истинном познании о Нем, как Сыне Божием. Не было вместе с апостолами одного из них, именем Фомы, когда Иисус Христос являлся им в доме, двери которого были заперты.

И Господь утвердил его в этой вере; и сказал ему: «ты поверил, потому-что увидел Меня; блаженны не видевшие и уверовавшие». Остановимся при этом и мы и поразмыслим – почему же и первые ученики Христовы не вдруг уверились в воскресении Его из мертвых, и при том еще не все вместе? Почему последние сделались первыми, так сказать, по совершенной своей вере? Рассуждение об этом достойно внимания всякого человека!

Первая весть, какую принесла Мария ученикам Христовым, по воскресении Его, была: унесли Господа из гроба. Весть печальная.

По причине такого известия, приходят два ученика ко гробу, и видят только одни погребальные пелены, но лежащие в порядке. В сердце любимого Господом и взаимно любящего ученика возникает мысль, что тело не должно быть унесено, когда пелены во гробе; и является тайная уверенность, что Господь воскрес. Слава Богу! Уже начинается заря от восходящего Солнца Божией правды, Которое должно осветить всю вселенную.

Христос воскрес! – говорят ангелы Господни стоящим в недоумении мироносицам при гробе. – Что ищете живого между мертвыми? Его здесь нет. Посмотрите, вот уже пусто то место, где лежал Господь. – И мироносицы поспешно побежали от гроба со страхом и радостью великой.

Христос воскрес! Он стоит уже позади плачущей у гроба Марии и говорит ей: что плачешь? кого ищешь? Но Мария не узнает гласа Господня от скорби своей; она смотрит на Него, однако глаза, исполненные слез, не дают ей рассмотреть Воскресшего из мертвых. Она жалуется Ему, что унесли мертвое тело Его и, смотря на опустелый гроб, безутешно плачет о потерянном. Но одно слово Его: Мария! и в душе ее, омраченной печалью, все изменяется; она в восторге восклицает: Учитель! и в неизреченной радости припадает к ногам Его.

Христос воскрес! Какая радость! Но и эта радостная весть не вдруг овладевает скорбными умами учеников Христовых. Напрасно говорит им Мария, что она видела Господа: ей не верят, противоглаголют, а кто имеет начатки веры – тот молчит. И идут вот двое из учеников, слышавшие об опустении гроба и удивительную весть от женщин о воскресении Христовом; но, не имея веры им, идут печальные и помышляют, что надежда их на Избавителя осталась напрасной. И вот Он, Воскресший из мертвых, Сам идет с ними; и так-как они Его не узнают, высказывают Ему свои недоумения, Он милостиво беседует с ними, изъясняет им все пророчества о Христе. И тогда уже, когда у них разгорелись сердца от слов Его, когда они, из любви к Нему, удержали Его при себе, ввели в дом, предложили трапезу, и Он Сам, благословляя и преломляя, подавал им хлеб, тогда только отверзлись им очи, и они узнали Его.

Христос воскрес! Слышали уже эту радостную весть ученики Христовы не только от мироносиц, но и от Петра, которому являлся Господь, и от пришедших двух учеников, но и стольким свидетелям не хотели поверить, думая, что смерть не может быть так скоро побеждена Умершим на кресте. И вот, сквозь затворенные двери приходит к ним Сам Христос, и говорит: мир вам! Но они и тут от радости не совсем верят, и думают, что это Его дух видят. И Господь показывает им Свои гвоздинные раны на руках и на ногах, чтобы уверить, что это есть Он Сам.

Сказывают обо всем этом отставшему от всех Фоме, пребывающему в неверии; но тот и думать не хочет, что Христос воскрес, покуда сам через осязание своими перстами не узнает всей правды воскресения Его тела. И уже не прежде уверился в том, пока не осязал раны в руках и не коснулся пронзенного ребра; тогда только мог он познать, что Христос воистину воскрес, и что Он есть Господь Бог.

Из всего этого видно, насколько сильно наше естество заражено неверием в Божественные откровения. И с самого начала, как известно, род человеческий предался смерти по причине неверия словам Господним. Потому-то и невозможно никому угодить Богу, если первоначально не будет иметь истинной веры в Него, – что Он есть Бог истинный, праведный во всех словах, и что Он ищущих Его, ожидающих Его спасения спасает. Вот все это мы видим теперь на самом деле.

А кроме того, не видно ли из всех этих событий, – кто скорее всех уверяется и прежде познает Господа? Познает прежде и скорее всего любвеобильное сердце, а разум медленнее и гораздо позже. Довольно было одних признаков и следов воскресения, и сердце любящего Иоанна тотчас приходит в уверенность Его воскресения. Довольно было сказать одно слово, и любящее сердце Марии узнало своего Господа Спасителя. Но сколько нужно было доказательств и средств, чтобы убедить разум! И сколько потребовалось времени для несмысленных и неудобопреклонных к вере, чтобы увериться им в истине! Но и тогда не поверил бы разум тому, что выше его разумения, если бы не было чье сердце проникнуто любовью ко Господу; потому-что одна только любовь к Нему преодолевает наконец все препятствия к вере, все сомнения лжеименного разума. Господь отверз очи двух учеников тогда уже, когда воспылало их сердце любовью к Нему; и после того, когда сердца учеников радовались уже от присутствия Господня, Господь отверз им и ум, чтобы они разумели слово истины. Но как прежде, так и ныне только одни любящие Господа узнают Его, как и в Писании сказано: всякий любящий знает Бога; но кто не любит, тот не знает Бога (1 Ин. 4, 7-8). Чье сердце любит Господа Иисуса, тот знает Его, истинно верует в Него, что Он есть Господь Бог наш; и такому человеку только Господь являет Себя, как и сказал об этом: любящий Меня будет возлюблен Отцом Моим, и Я возлюблю его, и являюсь ему Сам (Ин. 14, 21).

Так Господь обещает явить Себя и ныне всякому любящему Его; только нужно для этого исполнять заповеди Его, ибо Он сказал: кто любит Меня, тот заповеди Мои соблюдет. Поэтому постараемся жить по заповедям Господним, и тогда непременно возлюбим Его и познаем Его великую к нам благость. По мере исполнения воли Божией, человек приходит в познание Бога; вот почему и не все люди вдруг признают Иисуса Христа за истинного Бога. Однако и последние из них, когда всеми силами души и тела постараются исполнить повеления Господни, могут ни чем не менее иметь ведение о Боге Спасителе своем, чем и прежде пришедшие в истинное Богопознание. Примером этому как раз и служит апостол Фома.